© Грачев А.С., 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Во внутреннем оформлении использованы фотографии:
© Юрий Абрамочкин, Владимир Вяткин, Ю. Петшаковский, Юрий Иванов, Александр Лыскин, Владимир Родионов, Борис Бабанов, Алексей Федосеев; Архив РИА Новости; Валентин Кузьмин и Александр Чумичев / Фото ИТАР-ТАСС.
В оформлении форзаца использована фотография:
© Борис Приходько / РИА Новости
* * *
По привычке, приобретенной вместе с моей должностью пресс-секретаря, перед тем как войти в кабинет президента в Кремле, который на жаргоне президентской охраны назывался «Высота», я взглянул на часы. Было 17.00 25 декабря 1991 года. Ровно через два часа Михаилу Сергеевичу Горбачеву предстояло покинуть этот кабинет и перейти в оборудованную по соседству телевизионную студию, чтобы зачитать свое заявление об отставке с поста президента государства, прекращавшего свое существование.
За оставшееся время он решил еще раз в моем присутствии перечитать вслух текст своего телевизионного обращения. Я предложил несколько стилистических поправок, которые он принял. Так я стал первым привилегированным слушателем заявления об отставке первого и последнего президента СССР. Эта роль меня не радовала.
Первоначально Горбачев выбрал датой своей отставки 24 декабря. Узнав об этом, я взмолился: «Прошу вас, Михаил Сергеевич, не делайте этого вечером 24-го. Для миллионов католиков во всем мире 24-е – это сочельник, канун Рождества, едва ли не главный семейный праздник, повод для встреч разных поколений – от внуков до дедушек и бабушек, приход Деда Мороза с подарками, в общем, торжество. И тут, как снег на голову, драматическая новость о вашей отставке, конец советской истории, потрясение мировой политики. Все забудут о Рождестве Христовом и уткнутся в телевизоры. Ради Бога (в данном случае ссылка на Всевышнего была уместной), не в этот вечер».
Родившийся в казацкой станице на российском Юге будущий генсек КПСС, хотя и крещенный бабушкой украдкой от его родителей, был не обязан знать на память даты католического календаря. Однако, несмотря на это, он принял во внимание мои аргументы: «Хорошо. Перенесем это на 25-е. Но не позже». Так мне удалось продлить на один день историю Советского государства, которое 30 декабря должно было отметить 69 лет со дня своего рождения…
Когда читавший свой текст Горбачев дошел примерно до середины, неожиданно зазвонил один из телефонов, стоявших на столике рядом с ним (время мобильных телефонов еще не наступило). Звонила Раиса Максимовна. Я встал, чтобы выйти из кабинета, но Михаил Сергеевич жестом велел мне остаться. Явно взволнованная Раиса Максимовна говорила так громко, что все было слышно. Она возмущенно жаловалась мужу на то, что комендант, присланный новой администрацией, явившись на дачу и не дожидаясь официальной отставки союзного президента, потребовал, чтобы семья Горбачевых «освободила служебное помещение» в ближайшие 24 часа.
Лицо Горбачева побагровело. Он постарался успокоить жену и велел передать трубку ретивому коменданту. «Прекратите беспредел, это же семейный дом, там люди живут, – сказал он. – Хотите, чтобы я прессе рассказал о ваших замашках?» Комендант, еще сутки назад служивший другим начальникам, в ожидании более конкретных указаний дал задний ход.
Горбачев, внешне успокоившись, вернулся к своему тексту. Но перед тем, как продолжить чтение, он вдруг поднял голову и сказал мне: «А знаешь, Андрей, то, что они себя по отношению ко мне ведут таким образом, убеждает меня в том, что я прав».
Эта фраза странно прозвучала из уст человека, готовившегося к тому, чтобы объявить всему миру о своем политическом поражении. Но интонация, с которой он ее произнес, явно отражала искреннее убеждение. Правда, может быть, она была для него способом восстановить внутреннее равновесие.
Он с нажимом прочитал вслух очередной абзац: «Жизненно важным мне представляется сохранить демократические завоевания последних лет. Они выстраданы всей нашей историей, нашим трагическим опытом. От них нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом. В противном случае все надежды на лучшее будут похоронены». Слушая его, я сказал себе: «Российский политик, который включает такую фразу в свое политическое завещание, общается с Историей. И именно ей доказывает свою правоту…»
Проведя во главе Советского государства неполных семь лет, М. С. Горбачев оставил собственную страну и остальной мир необратимо измененными. Два зарубежных историка – французский академик Элен Каррер д’Анкосс и оксфордский профессор Арчи Браун – почти одновременно опубликовали книги, посвященные перестройке и годовщине распада СССР с практически одинаковыми названиями. Одна называлась «Шесть лет, которые изменили мир», другая – «Семь лет, которые преобразовали мир».
Очевидно, что и в одном, и в другом случае авторы не устояли перед искушением провести прямую параллель между горбачевской перестройкой и большевистской революцией 1917 года, описанной в знаменитой книге американского журналиста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».
