ГЛАВА 2. Бал
Неужели снег не случится на праздник? Холодный ветер закручивал пыль в низкие волчки и разбивал их о голые деревья. Прохожие, быстро перебирая ногами, двигались от машин к магазинам и обратно. Спешили доделать дела перед главной ночью в году. Двое мальчишек в сине-зеленых пуховиках брели по тротуару и остановились, беззастенчиво глазели на меня, сидящую в парикмахерском кресле. Большое окно открывало панораму пышно украшенного заведения. Белый блеск псевдоелок и золото навязчивое шаров. Мишура.
– Какой шоколад? Мальвина! Только голубое серебро.
– А я тебе говорю, горький шоколад!
– От твоего вкуса, милочка, у меня уши закладывает и перманент течет. Ма-а-льви-и-на! И все!
Но Женька закусила удила. Ее приятельница Иришка не отступала.
– Фам фаталь! Ботфорты и кожа!
– Мальвина! Платье-колокольчик, белые колготки! Серебристая пудра, синие линзы.
– Да я ей дракона набью, будет лезть из декольте. Шоколад!
– Молодец! Наколка между сисек, как у зэчки! Браво-браво! Холодная кукольная невинность – вот тренд! Арктический блонд!
– Перестаньте спорить. Я не собираюсь… – попыталась вклиниться я.
– Помолчи! – выступили барышни хором. И забыли обо мне.
Я улыбнулась пацанам на улице. Они забавно смутились. Один сморщил нос, второй поднял брови к самой шапке. И убежали. Лет по двенадцать обоим.
– Это тебя, – Женя протянула мне телефон. Сделала беззвучно губами: – Мама.
Я хорошо отношусь к своей матери. Просто прекрасно. Но времена, когда она могла врываться в мою жизнь со своим безапелляционным: «Елизавета, иди и сделай, как я сказала!», канули в лету давно. Я никогда не спорю. Не трачу себя на это. Я просто не делаю. Оттого, наверное, в последний раз мы общались три месяца назад. Моя мать считала, что нам с Витей пора завести ребенка. Я так не считала. Или Витя?
– Что случилось, Лиза? Почему твой муж разыскивает тебя по всему городу? – встревоженно допрашивала Миланья Аркадьевна Беннингс. Здороваться и интересоваться делами – не ее стиль.
– Ничего. Мы разошлись, – правду говорить легко и приятно. – Все подробности потом, в следующем году, мама. Это чужой телефон. Его надо вернуть.
Я нажала красную кнопку на дисплее. Через пару секунд вызов повторился. Я терпеливо в течении десяти минут выслушивала наставления maman. Всякие разумные вещи про то, что не все так очевидно, как кажется, что надо думать вперед и глядеть на жизнь рационально… Я положила бубнящий аппарат на полку. Там не нуждались в собеседниках.
Девчонки осуществляли свои чудесные замыслы по созданию новой меня.
– Оп! – объявила Иришка, разворачивая меня к зеркалу. Кино.
Боже! Я себя не узнала. Из другой стороны стекла на меня смотрела растерянная барышня с абсолютно прямыми, очень темными волосами. Светлые глаза непонятного оттенка спрятались за забором челки. Бледная, вызывающе фарфоровая кожа. Рот у меня всегда был великоват, но это-то что?!
– Минет-кабина! – заржала Женька. – ничего за этими губами не видно. Глаз не оторвать. Даже мне потрогать хочется, а я вроде пока натуралка. Зачетный цвет Иришка! Ты мастер. Снимаю шляпу!
– Всегда пожалуйста, – наклонила та с достоинством иссиня-черный затылок. – Натура у вас, девушка, исключительно благодарная. No person. Все, что не нарисуешь, работает.
– Мне не нравится, – заявила я тихо, но твердо. – Извините.
На тротуаре за стеклом образовались давешние мальчуганы. Держали в руках по огромному, раблезианских размеров, батону. Увидели меня и застыли, разинув рты. Потом один изобразил, что стреляет себе в сердце. Попадали оба в пыльный асфальт. Клоуны.
– Вот! – ткнула пальцем в стекло Женька, – народ голосует «за».
– Только не вздумай называть их маникюршами! – наставляла меня любимая подруга. – Тут обожают пафос, поэтому громко хлопай ресницами и не умничай.
– Как же мне их называть? – засмеялась я. Со специальной краской на губах сделать это не просто.
– Я же сказала, не умничай! – отрезала Женька.
Такси остановилось у здания бывшего цирка. Мдя. Красную дорожку от проезжей части до входа не поленились растянуть. Не все здесь подъезжали на роллс-ройсах, но, похоже, что на такси приперлись только мы. Меха в пол, платья в пол. Или под самый корень, кто может себе позволить. Блеск и новогодняя чрезмерность позолоты. Количество обыкновенных мужчин стремится к нулю.
Зеваки с интересом разглядывали празднично украшенных женщин, вышагивающих по красному ковролину. Голливуд отдыхает. Моды и шляпы. Брови и губы.
– Пипец! Селфи! – Женька быстренько оформила себя, потом нас обеих на бальном фоне в сеть. Я заглянула ей через плечо в айфон. Изумилась в сотый раз своему изображению. Брюнетка с огромными, цвета пыльной розы мокрыми губищами. – Я тебя подпишу, а то не поймет никто.
– Умоляю, не надо. Пусть будет секрет, – прошлепала я своим неземной красоты ртом.
– Шубу распахни. Ты спрятала всю красоту, – велела неугомонная девица.
Сама нарядилась в золотое платье и серебряные башмачки. Парик а-ля рококо нацепила. Мушка на румяной щечке и розовый бантик вместо рта. Сюси-пуси, Золушка без принца.
– Почему я выгляжу как портовая шлюха? – пожаловалась я в черное небо. Там зажглись мелкие, колючие звездочки. Обещали бесснежную морозную ночь.
