I
Весенняя ночь 1979 года забормотала талыми водами. Лед на реке Чаква, что разделила полесское село Рубеж на две части, заметно поднялся. Вешние воды вышли из берегов и поползли в огороды, дворы, на улицы…
Почуяв недоброе, тревожно заскулили собаки, завизжал чей-то поросенок. Но вскоре все стихло: село спало. На него равнодушно и молчаливо таращился черный ворон, который сидел неподвижно, точно чучело, на высоком кресте церкви – дурное, говорят старики, предзнаменование. Видела бы это кощунство бабка Ева, горбатая, высохшая старуха, которая славилась в округе тем, что лечила детей от испуга, протягивая их через хомут, она бы непременно разнесла поутру: «Ворон опаскудил святой крест – быть беде!» И бабка оказалась бы права: вода шла большая и грозная. Она жадно пожирала сушу, толстела и разрасталась…
На буйство паводка хмуро глядело небо. Разгулялся ветер. Рванув тучи за бока, он дал волю короткому, но сильному дождю. Едва ливень закончился, как село погрузилось в туман. Его растрепанные космы ложились на воду, белили грязный, изъеденный оттепелью лед. Время от времени он глухо трещал, а под утро издал тихий, протяжный вздох. С этим вздохом вся тяжелая масса льда колыхнулась. От ее слабеющих краев начали откалываться первые льдины. Одна из них, огромная, с острым концом, медленно развернулась и поплыла в сторону парома. Вытянутый на берег перед наводнением, он опять держался на плаву. Льдина со скрежетом задела баржу парома, навалилась на стоящий у самой реки забор, подмяла его и поползла в огород, к широкому, приземистому, крытому черепицей дому. Через минуту-другую в его окнах вспыхнул свет. На крыльцо вышла хозяйка – Надежда Казимировна Жилевская, худощавая женщина средних лет. Звали ее в деревне просто – Надя. По-уличному – Городчанка. Вглядевшись в едва разреженную светом темень, женщина испуганно вскрикнула: льдина медленно приближалась к дому. Точно завороженная, Надежда Казимировна глядела на эту страшную в своей силе массу льда. Тяжелая льдина снесла бы дом, но путь ей преградили старые вербы. Обдирая их кору, льдина вздыбилась. Пространство, которое образовалось между льдиной и водой, было похоже в темноте на огромную уродливую пасть огромного речного чудовища.
– Господи, – перекрестилась женщина, – что же это делается?..
Переведя дыхание, она торопливо пошла в дом, разбудила тяжело храпевшего мужа:
– Вставай, Степан, вода…
Заглянула в комнату дочек – Юля и Люба спали.
Хотела поднять сына, но его не было. На аккуратно заправленной кровати чинно стояли подушки, да одиноко белела на столе раскрытая книга. «Где же Алексей?» – забеспокоилась мать. Она накинула телогрейку и опять вышла на крыльцо.
Льдина все еще стояла возле верб. Ее угрюмо и настороженно обходила вода, лизала фундамент дома. Тянуло холодом и сыростью. Поднимая платье, женщина побрела к калитке, с трудом открыла ее – мешали куски льда – и долго вглядывалась в пустынную, залитую водой прибрежную улицу. В конце ее и дальше колыхалась тьма.
«Где же Алексей? – опять задалась тревожным вопросом Надежда Казимировна. – Сердце у нее дрогнуло, заныло. – Хоть бы чего не случилось».
Она зачерпнула ладонью воды, освежила ею лицо.
«Ледяная…»
Вода под резким порывом ветра ощетинилась и резко ударила женщину по резиновым сапогам, норовя подняться выше. Надежда Казимировна испуганно попятилась назад, к дому.
II
Cквозь сон старый Евсей услышал, как заскулил, а потом начал выть во дворе собака. Этот вой разбудил старика. Евсей привстал на кровати, прислушался. Во дворе что-то стукнуло. Старик нервно вздрогнул, подозрительно оглядел комнату – никого. Тяжело опустив свое костлявое тело на грязную постель, натянул на голову одеяло. Лежал так долго, пока не уснул. Но сон не принес ему отдыха: привиделось старику страшное…
Стоит он на берегу реки и смотрит на прибывающую воду. Вдруг замечает на ней жирное красноватое пятно. Внимательно вглядывается и застывает: это пятно – отражение
его лица. Оно расплывается, уродливо морщинится, становится темно-багровым, жутким…
– Это я? – холодея от страха, спрашивает Евсей.
– Ты-ы! – гулко отвечает кто-то невидимый.
– Чего все красное?
– Это кро-о-вь!..
Немеет от ужаса Евсей: рот открывает, а слова сказать не может. Хочет убежать – ноги не слушаются. Закрывает глаза, но все равно видит свое кровавое лицо, по которому замедленно катят волны. Катят без шума, без звука, без жизни…
Река все полнеет, как и пятно, становится темно-багровой. Посередине ее то появляется, то исчезает что-то белое.
Напрягая зрение, Евсей видит в воде ребенка, Он плачет, захлебывается, тонет. И опять всплывает, тянет свои ручонки к Евсею. И кричит: жалобно, страшно…
