Я во снѣ стоялъ на бѣломъ, колеблющемся возвышеніи. Я говорилъ людямъ все то, что было въ моей душѣ, и чего я не зналъ прежде. Мысли мои были странны какъ во снѣ, но невольно облекались вдохновеннымъ, размѣреннымъ словомъ. Я удивлялся тому, что говорилъ, но радовался, слушая звуки своего голоса. Я ничего не видалъ, но чувствовалъ, что вокругъ меня толпились незнакомые мнѣ люди и всѣ мои братья. Вблизи они дышали. Вдали бурлило море, темное, какъ толпа.
Когда я говорилъ, отъ моего говора по всему лѣсу пробѣгалъ вѣтеръ. И этотъ вѣтеръ возбуждалъ восторгъ въ толпѣ и во мнѣ. Когда я замолкалъ, море дышало. И море, и лѣсъ была толпа. Глаза мои не видѣли, но всѣ глаза смотрѣли на меня, – я чувствовалъ ихъ взгляды. Я бы не могъ устоять, ежели бы они не держали меня своими взглядами. Мнѣ было тяжело и радостно. Они двигали мною, также какъ я двигалъ ими. Я чувствовалъ въ себѣ власть, и власть моя надъ ними не имѣла предѣловъ. —
Одинъ только голосъ во мнѣ говорилъ: страшно! Но быстрѣе и быстрѣе я шелъ все дальше и дальше. Я едва переводилъ дыханіе. Подавленный страхъ увеличивалъ наслажденіе, и возвышеніе, на которомъ я стоялъ, колеблясь, поднимало меня все выше и выше. Еще немного, и все бы кончилось. Но сзади меня шёлъ кто-то. Я почуялъ чужой, свободный взглядъ. Я не хо– тѣлъ; но этаго нельзя было – я долженъ былъ оглянуться. Я увидалъ женщину, мнѣ стало стыдно, и я остановился. Толпа не успѣла изчезнуть, и вѣтеръ все еще шумѣлъ по ней.
Толпа не разступалась, но женщина спокойно пошла по серединѣ толпы и не соединялась съ нею. Мнѣ стало очень стыдно, я хотѣлъ опять колебаться и говорить, но словъ не было. Я не могъ обманывать себя. Я не зналъ, кто она была, но въ ней было все, что любятъ, и къ ней сладко и больно тянула непреодолимая сила. Она посмотрѣла и на меня, но только на одно мгновенье. Она равнодушно отвернулась. Я смутно видѣлъ очертанья ея лица; но спокойный взглядъ ея остался во мнѣ. Въ ея взглядѣ была кроткая насмѣшка и чуть замѣтное сожалѣнье. Она ничего не понимала изъ того, что я говорилъ, и не жалѣла о томъ, что не понимаетъ, a жалѣла обо мнѣ. Я не могъ вынуть изъ себя ея взгляда. Она не презирала меня. Она видѣла нашъ восторгъ и жалѣла. Она была полна счастья. Ей никого не нужно было, и по этому я чувствовалъ, что безъ нея нельзя жить. Дрожащій мракъ закрылъ отъ меня ее всю. Я заплакалъ. Я сбросилъ съ себя стыдъ и плакалъ о прошедшемъ, невозвратимомъ счастіи, о невозможности будущаго счастія, о чужомъ счастіи… Но въ слезахъ этихъ было и счастіе настоящаго…
Н. О.
Я стоялъ высоко, выше всѣхъ людей. Я стоялъ одинъ. Вокругъ меня наравнѣ съ моими колѣнами жались <разгоряченныя внимательныя головы> лица и, какъ зыблющееся черное море, безъ конца виднѣлись головы <во всѣ стороны>… – На мнѣ была одежда древнихъ, и одежда эта развѣвалась отъ страстныхъ и прекрасныхъ движеній <которыя я дѣлалъ>. Я говорилъ людямъ все, что было въ моей душѣ, и чего я не зналъ прежде. Толпа радостно понимала меня. <Я самъ удивлялся и восхищался тѣмъ, что я говорилъ; мысли> Неистощимымъ потокомъ выше и выше поднимались смѣлыя мысли и выливались вдохновеннымъ размѣреннымъ словомъ, и я удивлялся тому, что я говорилъ. Звукъ голоса моего былъ силенъ, твердъ и <необычайно> прекрасенъ. Я наслаждался этимъ звукомъ.
