Вотъ я опять одинъ и одинъ тамъ, гд я былъ и молодъ и дитя, и гд я былъ глупъ и гадокъ, и хорошъ и несчастливъ, и гд я былъ счастливъ, гд я жилъ, истинно жилъ разъ въ жизни въ продолженіи 20-ти дней. И эти [20] дней какъ солнце одни горятъ передо мной и жгутъ еще мое себялюбивое подлое сердце огнемъ воспоминаній. Теперь Богъ знаетъ что я такое, и что я длаю, и зачмъ все тоже вокругъ меня, и время все также бжитъ около меня, не унося меня съ собой, не двигая даже. Оно бжитъ, а я стою – и не стою, а подло, лниво, безцльно валяюсь посреди все той же вншней жизни, безъ силъ, безъ надеждъ, безъ желаній, съ однимъ ужаснымъ знаніемъ – съ знаніемъ себя, своей слабости, изтасканности и неизцлимой холодности. Я себ не милъ нисколько, ни съ какой стороны, не дорогъ я, и я не ненавистенъ себ, я хуже всего этаго, я неинтересенъ для себя, я скученъ, я впередъ знаю все, что я сдлаю, и все, что я сдлаю, будетъ пошло, старо, невесело. Пробовалъ я и вырваться изъ этаго стараго, пыльнаго, затхлаго, гніющаго, заколдованнаго круга себя, въ которомъ мн>1 суждено вертться, но все, чтобы я не сдлалъ самаго необычайнаго, все это тотчасъ же получало мой собственный исключительный цвтъ, образъ и запахъ. Только я могъ это и такъ сдлать. Все тоже, все тоже. Ежели бы я застрлился или повсился, о чемъ я думаю иногда также здраво, какъ о томъ, не похать ли въ городъ, и это бы я сдлалъ не такъ, какъ солдатъ, повсившійся прошлаго года въ замк,>2 а только такъ, какъ мн свойственно, – старо, пошло, затхло и невесело. —
Конец ознакомительного фрагмента.