Можно измерять жизнь днями, годами, веками.
Эта книга о том, как мы из второго тысячелетия входили в тысячелетие третье.
На острове штормит и всегда снег.
Валит и валит. Час, два, три… Всё время! Климат.
Двери подъездов давно завалены сугробами. Утром, как и многие жильцы этой хрущёвки, я вышел прямо из распахнутого окна подъезда между первым и вторым этажами. Шагнул сразу на утоптанную снежную дорожку и отправился на работу в редакцию.
В стране везде своя правда, в каждом районе газета называется «Правда». Поступил я в эту «Правду района» неделю назад, хотя вызов на остров получил в прошлом месяце, на материке, когда работал в другой «правде».
Какой-то чёрный столбик не успело завалить снегом, верхушка торчит. Копнул. Светофор! Шагнул в сторону и – ухнул в снег. Еле-еле достали прохожие. А ведь мог и остаться там. Говорят, и такое тут бывает. Собирают по теплу. Тем более, на острове водки – залейся, а на материке уже год сражаются с зелёным и ядовитым змием.
Квартиру я снял в таком месте. Дня через два пригляделся: везде дом завалены сугробами. Снег всё падает и падает. Кажется, ещё немного, и мы будем жить в подснежном царстве-государстве.
Мой наставник здесь – Барабаш. Звучит лихо, а толку пока никакого. Перспективы в нём для себя не вижу.
Дело в том, что с недавних пор, где бы я ни появился, у меня появляются наставники. Меня знают и будто ждут. Был в Амурской области – окружили, уехал от них в Острожский край, там другие объявились. Отправился в соседнюю область – обложили в первый же месяц. Рванул на полуостров, но тамошние наставники будто следили за моими передвижениями – вынырнули сразу. Или у меня мозги поехали? Или я больше других делаю? Один из наставников даже сказал: «Не работай за всех, не выпирай! Других не видно…»
Они, наставники, будто во всех редакциях живут. Только покажешься, сразу начинают опекать, как будто профилактику какую-то проводят или боятся, что кто-то опередит их в чём-то.
Территория наставников и советчиков.
И тогда я махнул от них на остров. Махнул. А тут – Нестор Барабаш. Имя сразу преображает весёлую фамилию в смесь попа и Махно. Мой Барабаш – белобрысый и щекастый мужчина с брюшком, ответственный секретарь редакции, который отвечает буквально за всё хозяйство.
Осваиваю остров. Бельдюгу в кафе не ем, кукумарию тоже. Тут и без того всё вокруг йодом пропахло. Оттого один другого умнее другого. Наставников больше, чем на материке. Все рекомендуют не говорить начальству и другим о своих намерениях, как будто я рождён для того, чтобы докладывать о своих планах и мыслях.
Теперь с острова перебраться на материк намного труднее. Интересно как чувствовали себя здесь Чехов или Дорошевич? Впрочем, с чего это заинтересовался их чувствами?
Облюбовал я среди снежных переулочков и улиц кафе «Нептун». Хорошее место. Клиенты – глухонемые. Устроился под подобием пальмы в громадной кадке в углу громадного зала. Тишина.
За огромными зеленоватыми окнами кафе, толстые стёкла которых, наверное, никогда не мыли, падает и падает на город мохнатый снег. А в кафе – вкуснейший палтус, горячий кофе, а со мной общая тетрадь, которую я заполняю уже третий месяц. Ни одного наставника и советчика. Только глухонемые. Взгляд красноречивее слов. Столько там картин, историй и судеб! Ничего писать или говорить уже не надо…
– Азаров, ты сколько строк в месяц в прежних редакциях выдавал? – как бы равнодушно спрашивает Барабаш.
Ленивая и сытая после обеда редакция устраивает свои комплекции по креслам в кабинетах.
Я вернулся из «Нептуна», Барабаш – из соседней пельменной, говорит – три порции осваивает за один раз.
– Около десяти тысяч, – робко говорю я, удивлённый таким вопросом. Всё ещё думаю о последних предложениях в общей тетради. – А что?
– Никому не говори! Знаешь, что будет с тобой, если скажешь? – Яростно шепчет Барабаш, одновременно взлохмачивая свои кудри и плотно закрывая дверь кабинета.
Дело в том, что мне не нашлось места в других кабинетах, а ответственный секретарь Барабаш предложил столик возле своего громадного стола. У него просторный кабинет, даже диванчик в углу.
– Я тебе верю, хотя такого не бывает! Редактору говори – полторы, две тысячи. Это наши средние нормы. С твоими – мы все бездельники!
– Почему? – Любопытство моё растёт.
– По кочану! – Шипит Барабаш и смотрит на меня, как на идиота.
– Так это же естественно, – снова робко заикаюсь я. – У всех людей – дома, квартиры, семьи, дети, свои заботы. А у таких, как я, одна забота – дело. У них много своего, а у нас – своего. Ещё Горький писал: «Они – своё, а ты – своё!»
– Ох и наивный ты, как я погляжу! Ты же не Горький! – Кипит и шипит Барабаш, снова взлохмачивая свою шевелюру. – В редакции такое не брякни. Своё, своё… Наше всё. И ты – наш.
Вот как сказать, что я никакой «не наш»?
– До квартиры далеко добираться и всё по снегу. Можно, я буду в редакции ночевать? Диван есть, машинка пишущая на месте.
– Может быть, тебе заодно и ставку сторожа пробить?
– Можно! – Настроение моё взлетело,
Барабаш сразу стал ближе и понятнее всех глухонемых «Нептуна». Перспектива замигала. И голос его нормализовался…