О том, как мирный следователь Станислав Петрович Гущин задержал вооруженного преступника, хотели снять документальный фильм. Особенно старалась одна деятельная журналистка. Чуть ли не ежедневно навещая Гущина в больнице, где тот лечил простреленное колено, и заваливая его тумбочку дарами-апельсинами, она темпераментно втолковывала майору юстиции, что упустить такой сюжет никак не может: контраст сработает великолепно! Типичный кабинетный мыслитель с лицом потомственного интеллигента выдержал нешуточную схватку с обезумевшим преступником, заработал пулевое ранение колена, но таки задержал и обезвредил. Эпос, по ее мнению, совершенно героический, убойный!
Тридцатисемилетний майор, не находя в себе ничего убойного, терпеливо объяснял «акуле», что лавры, вне сомнений, принадлежат свидетельнице, сумевшей составить вменяемый фоторобот преступника. А самому Гущину невероятно повезло: случайно опознал, случайно выжил…
В итоге от полновесного документального фильма он как-то отвертелся, но упорная «акула» все же тиснула пару статеек в периодике и интернет-журнале, и слава просочилась на голову героя…
Август обещал стать жарким, июль уже отметился рекордными температурами. Гущин выходил на променад лишь ранним утром или поздним вечером – врачи приказали разрабатывать коленный сустав, который, к счастью, удалось спасти от протезирования. Колено ныло и поскрипывало, майор, опираясь на трость, наматывал круги по скверу возле дома. Его левую руку оттягивал поводок, прицепленный к ошейнику миниатюрной рыжей таксы Зойки…
Таксу, как действующее лицо (или морду?) этой истории, стоит осветить чуть-чуть подробнее. Кличка славной заграничной собаки была иной – длинной, заковыристой и труднопроизносимой. Включала в себя даже приставку «фон» в собачьем паспорте. Но Гущин, едва увидев крохотное лысоватое существо, подаренное его маме Маргарите Павловне на день рождения, недоуменно высказался: «На мой взгляд, мама, это не совсем собака.
Это червячок на лапках… заноза какая-то». В результате домашнее прозвище Заноза за псинкой зацепилось, чуть позже трансформировалось в Зойку и получило логично вытекающее отчество Маргаритовна. Гущин, правда, в минуты благодушия продолжал именовать таксу Занозой, но уже фон Маргаритовной.
Эти неспешные прогулки Зойка чрезвычайно одобряла и вела себя примерно, не заставляя хромоногого хозяина разыскивать ее по окрестным кустам и помойкам. Благовоспитанно вышагивала рядом, лишь изредка отвлекаясь на обнюхивание со знакомыми собаками.
Гущин тяжело добрел до лавочки, присел, подзывая Маргаритовну. Сегодня днем ему позвонил подполковник Коростылев, предупредил, что подъедет, и предложил встретиться в сквере. Мол, хорошо бы посидеть на свежем воздухе.
Подумав о начальнике, Стас автоматически потянулся к карману, в котором раньше лежали сигареты… Но вовремя опомнился: стерильный больничный режим быстро отучил его от дурной привычки. Однако получилось, что достаточно подумать о работе и начальнике, как руки снова потянулись к сигаретам.
Стас усмехнулся, поглядел направо и увидел бодро шагающего по аллее Анатолия Николаевича: невысокий, крепенький, с наметившимся брюшком и залысинами, он на ходу снимал надоевший за день пиджак. Раздеваться получалось не слишком ловко, под мышкой подполковник удерживал кожаную папку. Подцепив пальцем пиджак за петельку, Николаевич перекинул его через плечо и свистнул хорошо знакомой с ним Занозе.
Маргаритовна замерла, подергала носом… и, опознав персону, стремглав помчалась к подполковнику. Тот ухмыльнулся: забавное зрелище – уши собаченции развевались рыжими флажками, кривые лапы громко цокали когтями по асфальту, прут хвостика вращался, словно вентилятор.
– Прости, Маргаритовна, ничего тебе не захватил. – Поприветствовав собаку, Коростылев обратился к привстающему с лавочки Гущину: – Сиди, сиди, Стас! Как дела? Колено лучше?
Коллеги обменялись рукопожатиями, майор одним словом ответил сразу на оба вопроса:
– Нормально. Как вы там?
– Штатно, – так же коротко определился подполковник.
Сел. Пристроил папку на коленях, глубоко вздохнул и замолчал, утирая широкий лоб мятым носовым платком.
Гущин напрягся. Он слишком хорошо знал своего начальника, чтобы сделать вывод: Коростылев приехал не с визитом вежливости, а по необходимости, причем, пожалуй, неприятной. Патрон не раз навещал майора – и в больнице был, и дома, – и каждый раз пытался хоть как-то развеселить раненого сослуживца, рассказывая уморительные случаи из недавнего, делился новостями. Сейчас молчал и щеки надувал.
Подтверждая догадку, шеф набрал в грудь воздуха и неловко брякнул:
– Не ошизел еще от безделья-то? А?
«Приехали, – подумал Гущин. Грубоватыми шутками шеф обычно маскировал сильное волнение. – Что-то случилось. Или в запас меня списать решили?!»
Заметив, как напрягся дружище подчиненный, подполковник невесело буркнул:
– Ладно. Не буду тебя мариновать. – Раскрыл замок на кожаной папке и, пряча глаза, закопошился в бумагах. – Я, Стас, к тебе по делу. Где же это тут у меня… Ах, вот. Смотри.
Когда Гущин брал пластиковую обложку с документами, руки у него слегка подрагивали. Но, едва приглядевшись к лежащим в папке фотографиям с места преступления, о собственных проблемах майор забыл в одно мгновение: крупный план лица мертвой девушки с мокрыми светлыми волосами, несколько снимков знакомого речного берега с девичьей фигуркой на зеленой траве. Еще одним крупным планом криминалист сделал акцент на одежде покойницы: подол платья в стиле милитари – с карманами и погончиками – обрезан полукругом.
