Шурх!
Шины громко прошипели по мокрому асфальту. Ободранная ржавая «Шевроле» едва не слетела в ближайшую канаву со скользкой, усыпанной пожухлой листвой дороги. Внутри салона громко выругались, а из воткнутой в подстаканник бутылки едва не выплеснулся бурбон. Лесли яростно вцепилась в руль и чудом сумела его удержать.
– Чёртов дождь. Чёртов Бостон. Чёртов, мать его, Ройс! – плевалась ядом она, выравнивая юзающую машину. Тут же безрассудно утопила в пол педаль газа. Движок закряхтел, со скрипом набирая новые обороты.
Через зеркало заднего вида Лесли спешно глянула на темнеющую в сумерках трассу: пусто. Какое счастье, что никому, кроме неё, не нужно в такой час тащиться на самую окраину города, и причиной аварии она не станет. Облегчённо вздохнула и нечаянно поймала свой короткий взгляд в зеркале, злой и потухший, отдающий чернотой вместо тёплой охры. Сегодня можно отбросить фарс. Сегодня она не тот весёлый клоун, каким её привыкли видеть, а скорее окончательно съехавший с катушек Джокер.
По крыше резко барабанили капли, от света фар дорога будто сияла, уводя всё дальше из центра Бостона в самые заброшенные пригородные районы. Казалось, что в спину летят осколки её и без того тусклой жизни – треснувшей окончательно, когда в телефоне Ройса высветилась очередная фотка от очередной его шлюхи с необъятными буферами. Надо было орать, скандалить или бить посуду, вновь лихорадочно записываться к психологу в попытках спасти то, что давно сдохло и воняло под их месяцами не скрипевшей кроватью, но не осталось сил. Молча взяла ключи, накинула на плечи безразмерную толстовку и помчала прочь из их квартиры.
И ведь некуда бежать – одна в чужом городе, где из родственников только двоюродная тётка-социофоб с пятью далматинцами, и то, весной умудрившаяся помереть от пневмонии. Плакать по Холли Сандерс точно никто не собирался: сама Лесли видела её от силы три раза в жизни, причём последний был в мае, когда эту эксцентричную особу закапывали под душераздирающий собачий вой. Тётя Холли слыла скрягой, чудачкой и истеричкой. Так что не было ничего удивительного в том, что из всей родни лишь Лесли не успела отказаться от даром не сдавшегося наследства, коим значился разваливающийся двухэтажный домишко у чёрта на рогах. Правда, именно сейчас Лесли была благодарна за ключ в кармане – какой-никакой, но собственный дом и крыша над головой. Ехать всё равно больше некуда и не к кому: за неполный год в Бостоне она успела пообщаться разве что с заказчиками, пока те были, да с людьми в белых халатах, которые со скорбными улыбками называли её «самым оптимистичным онкобольным отделения».
То ли откровенное издевательство, то ли банальная глупость.
Держать лицо – фактически профессия. Быть для всех весёлым шутом, счастливым солнышком – то, за что ей платили. Индустрия развлечений любила таких вот ярких рыженьких заводил. Любила, пока внешний вид Лесли не стал пугать. Люди хотели видеть на празднике жизнерадостного организатора, руководящего запуском фейерверков и командующего выносить торт. А не бледную костлявую тень с лишь недавно отросшими после химиотерапии волосами до плеч и абсолютно плоской мальчишеской фигурой. И Ройс тоже устал это видеть. Лесли понимала. Так сильно, что даже сейчас не могла его ненавидеть в полной мере. Но могла хотя бы злиться и пить.
Оставив левую руку на руле, правой она в который раз за короткую поездку потянулась к бутылке «Джим Бина». Противная тёплая жижа залилась в рот обжигающим горло глотком. Лесли с усилием протолкнула бурбон в протестующий пустой желудок. Закашлялась, на опасную секунду отвлекаясь от дороги, и шумно задышала в рукав толстовки. Глаза разъедала соль, но злости было гораздо больше, чем желания рыдать, как маленькой обиженной девочке. Напряжённо вглядываясь через мутную плёнку на мокнущую трассу, едва подсвеченную фонарями, она подняла бутылку повыше, салютуя невидимому Ройсу:
– За твою импотенцию, говнюк, – щедрый глоток дался почти привычно, да и пальцы на руле перестали так сильно дрожать.
«А что ты хотела, жалкий гермафродит, что у него будет по-прежнему вставать член на твоё плоское тело, покрытое уродливыми шрамами вместо нормальной женской груди?» – прошибла голову болезненная в своей откровенности мысль, заставившая крепче сжать руль и часто заморгать.
Никто не предупреждал, что жажда жизни и желание избавиться от метастаз так быстро её уничтожат. Да, Лесли больше не нуждалась в красивом белье, по крайней мере, в кружевных лифчиках. А Ройс больше не мог нуждаться в ней. Признаться себе непросто, но необходимо: она замечала отвращение на его лице, когда удавалось сподвигнуть собственного парня на подобие секса. Лучше вообще никак, чем пересиливая себя. Молодой и здоровый мужчина не мог «никак». Это ожидаемо и закономерно.
Ещё глоток из бутылки, безжалостно сжигая слизистую желудка. Спасибо, тётя Холли: ты была редкостной безразличной скотиной, но зато сейчас можно не ночевать на улице. Правда, чем ближе Лесли подъезжала к нужному адресу, тем меньше домов попадалось на пути, реже встречались работающие фонари и громче выл за окном осенний ветер. Наверное, стоило бы поискать другие варианты, но проблема в том, что уже плевать. Допить, уснуть и не проснуться. Короткая ремиссия окончена, не помогла и калечащая операция: эту новость пока что не знал даже Ройс, и уже не узнает. Может, новый курс химиотерапии избавит не только от лишних волос, но и от его перекошенной сочувствием рожи.
