***
Что же там, в темноте, творится с нашими душами? Мы все подобны деревьям: на поверхности, где чистый и прозрачный воздух, где каждый на виду у остальных, мы тянем ровный и гордый ствол вверх, стараясь внешне походить друг на друга. Но там, в другом мире, где всё скрыто от глаз под тёмным слоем земли, мы прорастаем своими корнями, своей душой, без ограничений и порицаний, криво и косо, как нам удобно. Впиваясь тонкими щупальцами так глубоко, что на полпути любой червяк собьётся с толку, не различая, где заканчивается одно дерево и начинается другое. Мыслями мы живём там, в кромешной тьме, где никто не в силах нас судить. Как можно судить о том, чего не видишь? То, чего наверняка не знаешь! И только иногда интуитивно узнаёшь себе подобного в щекочущем прикосновении мелких волосков, которые пушатся на подземных стеблях. Растут там, где очень глубоко, так глубоко, что на ощупь ты не отличаешь их от своих собственных. Родственные души – скажет праведник, и только грешник понимает – лишь одинаковые грехи приводят нас на общую дорогу, где нам суждено однажды пересечься.
Раскалённое солнце пекло мою кожу, это вызывало нервное раздражение. Вдыхая запах соленой воды, я всеми силами пыталась заглушить это чувство, но адреналин не позволял голосу в моей голове умолкнуть. В ней крутились обрывки каких-то фраз, мысли путались и смешивались с картинами из прошлого. Оказавшись в такой ситуации, моя голова и моё тело стали подавать первые признаки близкой и неминуемой агонии. Безысходность сложившегося положения сводила с ума, и голос в голове звучал как бред сумасшедшего. «Только не шевели губами», – я едва сдерживалась, чтобы не начать повторять это вслух. «Вдохни свежий воздух океана, это тебя успокоит», – твердил мой разум в перерывах, когда вихрь, круживший мои мысли, как осенние листья, немного сбавлял обороты. От этих заклинаний их с меньшей силой вертело и кидало по сторонам в моей черепной коробке. Вдох… – я задержала дыхание – медленно и очень тихо… выдох. «Закрой глаза, вспомни, как свежие брызги воды падают на твоё лицо, как ты медленно погружаешь тело под его холодный покров». Океан. Прохлада. Секунда – и мысли вновь вытолкнули меня из воды на раскалённый берег. И опять шелест человеческих голосов. Они угрожающе, как стервятники, кружили вокруг нас, словно выжидая, когда наступит момент полакомиться. Я их слышала! Они были здесь.
Пот капал с наших лиц, и желание поскорее убраться в тень, подальше от солнца, закипало на висках. Единственное, что я чувствовала кроме страха в этот момент, – это жажда. В горле стоял ком, который никак не удавалось проглотить. От этого я беззвучно задыхалась. Как во время забега на дальнюю дистанцию, ты бежишь, бежишь, вдруг резко остановившись, стараешься набрать в лёгкие воздух, но не можешь, дыхание сбилось и не даёт тебе разжать грудную клетку. Казалось, в эту минуту я испытывала то же самое чувство.
Затем жар стал накатывать волнами. Мысль о холодном океане не давала мне покоя. «Вот же он, в двух шагах от меня!» Мечты о нём были подобны мукам уставшего разума, что жаждет сна, так и моё тело жаждало сейчас этой прохлады.
От этих мыслей меня отвлекал только страх. Страх, что всё кончится трагедией. Я боялась за себя и за сестру, за мать и отца. Меньше чем в шаге от меня они были точно в таком же положении. Страх. Он был везде. В горячем воздухе и в нашем дыхании. На лице отца он читался так ясно, что я боялась смотреть на него. Оно было подобно сухому полену, которое вот-вот подкинут в костёр, и оно вспыхнет. А чем вспыхнет? Что это будет за эмоция? Что придёт на смену этому страху? Мне страшно, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть это лицо.
Ещё полчаса назад его глаза искрились ненавистью, и эти искры долетали до людей, что подло нас удерживали. Они яростно бились об их одежду, обувь, угрожали, но не устрашали. Те люди знали, что этот огонь безвреден, он может искрить, но не способен разжечь пожар. Теперь же глаза отца излучали страх и покорность. «Может так выглядит само смирение? Не важно, я не хочу это видеть». И не я одна. Мать тоже старалась не смотреть на отца. Она сидела молча, потупив взгляд в пол и обхватив руками колени. Такая… отчуждённая, хотя с самого начала крепко сжимала мою руку. Потом её убрала, видимо понимая, что выдаёт себя конвульсивной дрожью тела. Но было поздно, я догадалась, что она всеми силами сдерживается, чтобы не дать волю слезам и тем самым не спровоцировать отца. Она давно на него давно на него не смотрела и оттого не знала, что его уже ничем нельзя подвигнуть к действиям. Гнева нет, есть только страх.
Хотя и ясно это понимая, сама я всё ещё опасалась любого изменения в поведении родителей, равно как и в поведении наших похитителей. Эти перемены могли привести к спасению или погибели, и состояние неизменности нравилось мне больше, хотя положение и требовало, наконец, какой-нибудь развязки. Долгое молчание нарушила Лиза, она не выдержала напора палящего солнца, которое выступало в эту минуту в роли нашего невольного палача, и шёпотом попросила у матери воды. Та подняла голову и посмотрела на неё умоляющим взглядом. Взгляд этот перехватил отец, и мышцы на его руках напряглись. Сердце его заныло от боли. Его пальцы потянулись к пуговицам на рубашке. Мать вздрогнула, поскольку не ясно отдавала себе отчёт в том, что опасности нет.
