Мостки тянулись посередине улицы и на них топталась куча народа, именно топталась, потому что нормально пройти не мог никто, столько здесь скопилось людей, многие с чемоданами, что еще больше сбивало темп. А слева и справа от мостков шлепали по колено в воде те, кто или очень торопился, или имел резиновые сапоги, или наплевал на то, что ноги промокнут.
Супруги Кару в число смельчаков не входили и смирно продвигались вперед по мосткам, продвигались, как сказано, медленно, и поэтому слегка нервничали, ибо боялись опоздать на поезд, или прошляпить бангладешца, которого портье по просьбе Калева вызвал к гостинице, когда стало ясно, что с чемоданами им самим в таких условиях до вокзала не добраться. Когда они утром, сразу после завтрака, пошли попрощаться с Риальто, мостки только сооружались, а улица была сухая, но при возвращении на узкой мостовой – или широком тротуаре, как хотите, ведь машины по Венеции не ездят – уже появился тонкий слой воды, оказавшейся для Канал Гранде лишней. У Дианы ёкнуло сердце, а Калев засуетился, отправил жену наверх собирать вещи, сам же начал совещаться с портье о возможности приглашения на помощь портера – не пива, а того самого бангладешца, который, в итоге, нагрузил их чемоданами свою тележку, предварительно поторговавшись с Калевом относительно оплаты.
– Портье сказал, пять евро.
– Пятнадцать, высокая вода.
Сошлись на десяти, бангладешец с тележкой и чемоданами исчез, а супруги Кару, как американские миллионеры, без вещей, если не считать сумочки Дианы, гордо прошествовали до мостков и влились в нескончаемый поток путешественников. Прямо перед Калевом очутился огромный англичанин с почти столь же огромным чемоданом. Что это англичанин, Диана определила по бейсбольной шапочке туриста, на которой красовалась информационная надпись: «Ливерпуль». Англичанин шел еще медленнее, чем другие, но обогнать его по узким мосткам не представлялось возможным, и все, что было в силах Дианы – это пожелать ему споткнуться и упасть в воду вместе со своим чемоданом, чего, увы, так и не произошло.
– И где же наш портер? – нервно спросил Калев, когда они наконец сошли с мостков у четырехзвездочной гостиницы «Беллини», где им никогда не приходилось останавливаться (и, заметим, не придется).
– Не бойся, не пропадет, – успокоила Диана мужа.
И, действительно, через несколько минут они уже катили свои чемоданы, Калев – большой, Диана – маленький, по перрону, у которого стоял готовый к отправлению поезд. Он был региональный, так что можно было выбрать любой из вагонов, но Калеву не нравилось сидеть в «хвосте», и он остановился только где-то посередине состава.
Первым поднялся муж, поставил свой чемодан на пол тамбура, схватил у Дианы второй, втащил и его, а затем протянул ей руку, за которую Диана с удовольствием ухватилась – ступеньки были высокие, не для таких гномов, как она.
В вагоне, обнаружив пустой отсек, Калев уложил маленький чемодан на полку, а большой, тяжелый, кое-как пристроил на полу, наполовину в проходе. Диана уселась у окна, Калев рядом, и оба – лицом к Болонье – следующей точке назначения.
Супруги Кару находились в оперном турне, не как певцы, разумеется, а как зрители. Вчера они послушали в «Ла Фениче» «Макбетто», как они оба упрямо называли оперу Верди «Макбет» по той причине, что к главному герою на сцене все обращаются по-итальянски: даже ведьмы, и те поют: «О, Макбетто, Макбетто, Макбетто!», а сегодня им предстояла встреча с самой-самой любимой их оперой, «Путешествие в Реймс» Россини. Вспомнив об этом, Диана, как всегда, расчувствовалась – бедный Россини, ведь на премьере опера провалилась, и раздосадованный автор отложил партитуру в самый долгий ящик, где – точнее, в какой-то библиотеке – ее случайно обнаружили через сто пятьдесят лет, и оказалось, что это абсолютный шедевр, «опера опер», как супруги ее называли. А ведь могли и не обнаружить…
Замечтавшись, Диана не заметила, как к их отсеку подошел небольшого роста юркий брюнет в легкой куртке, в легком свитере и с модной щетиной на лице, спросил что-то у Калева по-итальянски, услышал ответ: «Sì», – ловко пролез мимо чемодана и рухнул на сидение напротив. Вид у него был утомленный, мешки под глазами, видно, пировал человек вчера, подумала Диана. Она решила, что сосед свернется клубочком и уснет, но тот вместо этого бросил взгляд на сидение рядом с собой, последнее свободное в их отсеке, поднял с него газету и, внимательнее посмотрев на Калева, спросил теперь уже на английском:
– Sorry, it is your newspaper?
На что Калев решительно ответил с итальянским произношением:
– No.
Калев Кару делал героические попытки овладеть языком любимой страны. После первой же поездки супругов на их «землю обетованную» он отправился в магазин, купил несколько самоучителей, и с тех пор не произнес на территории Италии ни одного слова по-английски, чем иногда вызывал немалое удивление портье и официантов, которые все научились свободно талдычить на современном lingua franca. Но Калев не отступал, и, бывало, беседы о меню или о подушках, которых в номере вечно не хватало (супруги любили держать голову высоко не только в переносном смысле) проходили в духе абсурда – они ему на английском, он им – на итальянском.
