Отражение моста
Сладкие губы и запах её волос,
Робкие руки, достигнут почти предел!
В чёрную воду плавится светом мост,
Капля за каплей тает в чёрной воде.
С ласковой дрожью просит любить всерьёз
И поцелуем молится в ночь судьбе.
Небо разверзлось безднами ярких звёзд –
Жаль, что, придя, их залатает день.
«Милая! – шепчет он. – Нежная!» – и до слёз,
До иступленья рад. «Сколько я шёл к тебе!»
А под ногами бель: плавится светом мост,
Капля за каплей тает в чёрной речной воде.
«Милая!» – подхватив, ветер слова понёс,
В полупрозрачной мгле солнечный диск зардел,
И закачался в такт старый могучий мост,
Загарцевал, поплыл в тёплой речной воде.
Неразборчивый почерк
Однажды утром, опустошив чашечку кофе до золотого осадка,
Я вышла с сигаркой в сад.
Полно вдохнула и улыбнулась сладко,
И ветер мой красно-белый лизнул халат.
Села под клён, в руках – лучших поэтов томик,
Взглянула на розы – и вдруг в спелом бутоне
Нашла маленькую записочку на картоне.
Там говорилось: «Я очарован вами.
Дни напролёт, ночи без перерыва,
Я поглощён безрассудным, но страстным рвением
Вас сделать счастливой. Муза!
Без устали и без минуты лени я в своём сумасшествии
Рад тонуть сгоряча,
К чувствам прислушиваясь – к палачам!
Муза! Прошу, как о смерти, о встрече я.
Завтра. У речки. Часу в восьмом.
Жизнь моя навсегда помечена имени вашего злым ярмом.
Если придёте – я буду самым, самым улыбчивым из людей!
Если же нет, значит, в мыслях – схизма,
В сердце – сто пасмурных декабрей,
В душе – рана. Если же нет – стану
Апологетом буддизма.
Или… нет, лучше от бреда, от помутнения, жара
Уверую в колесо Сансары.
Буду желать в жизни двадцатой сделаться камнем.
Маленьким, где-то на юге спящим.
Чтобы однажды вы рукою, от смеха дрожащей,
Взяли меня разглядеть – и, как неудачника-вора,
Бросили б прямо на дно Босфора,
Чтобы, несчастный – чувством дотла сожжен! –
Я не подумал более о чужом!»
Что ж, прочитала. Видно, писал в бреду.
Но – с ветреностью покончено! Я написала:
«Нет. Не приду. Почерк у вас неразборчивый!»
Восемь недель спустя сижу на поэтическом вечере.
Скучно. Но делать нечего!
Я ведь сижу здесь из уважения к каждому,
Из благодарности и светлой любви
К каждой бездарности, которая своим непутёвым светом
Вот на таком вот вечере способна высвечивать
Айсберг творца-поэта.
Хотя, мне бы в ладошку правой руки сейчас бильярдный кий,
А в уши – скрипку б послушать.
Но!
Поднимается критик из-за стола.
Поправляет очки ненавистным движением –
И все мои лучшие стихотворения – «вздор».
Вздор! Ох, как он песочил, за всё песочил!
Фразы – как захлестали громом!
Я покосилась в его блокнот,
А там! Почерк.
Знакомый
И неразборчивый.
Пешка моя
Пешка моя, двухметровая! Страсть люблю.
Так беспросветно, что, может, грешу.
Иди, наряжу ещё, иди, причешу
Пешку маленькую мою!
Жаром прикосновения воспламеняя ад,
За вином тысячу раз подряд,
В городе мглистом и чёрном
Смотреть друг на друга так чисто и так любовно.
Лучше уже не выточить, лучше нельзя –
Я на тебя променяла ферзя
С таким увлечением и азартом!
(А, кстати, ферзя – я увлекалась в карты
До прошлого лета –
Так вот, ферзя я забрала за валета,
Мне нравится смена линий и цвета
И игры, в которых с ферзями
Смакуют дамами;
Однако теперь я форму ценю с размахом –
Теперь я Чемпион шахмат).
Как ангелы в кружеве штор парят,
Так над холмом раскаляется белым заря,
Так улыбаюсь над спящим я
В через окно павшем пятне фонаря.
Горе
Не будь угрюмым и печальным,
Я не виню тебя, бог знает.
Всё пресловуто и банально.
Ты постарел – я изменяю.
Ты был когда-то гений чувства.
Брюнет, и мышцы, как из стали,
Но поседел ты и осунулся,
А гении ещё остались.
Они красивы однозначно,
Всегда живут весёлым летом!
Не говори, что слишком смачно
Я говорю тебе об этом.
* * *
Как ни вели бы праведные бровь
На это заявление в ответ:
Где есть желание и есть любовь,
Там правды нет.
Наивный
Мускулистый, нежный, с глазами Геры,
В лучах Юпитера и Венеры,
В свете камина, мягкий волос снег,
Дрогнули губы, подобные первой росе.
Грешная простота!
В чувстве еле заметный страх.
Ты, может, последний, кого я люблю вот так,
Попавший на остриё пера.
Может, я в грусти не буду, но всё равно
Знай, что, когда я тебя лишусь,
Шумным павлинам в саду раздавая пшено,
Памяти рук не упущу.
Две нимфы и херувим
В моём саду из гипса херувим
Любуется телами юных нимф,
Ему приятно видеть их изгибы.
(Могли, вообще-то, и за ним
Увидеть кое-что они бы).
Над чёрным золотом земли
Они могли бы присмотреться
К нему – он создан для любви
Из мышц и не имеет сердца.
Когда ни блюда на столе
И с виски опустела кружка,
Всё то, что мир доверил мне,
Шепчу одной из нимф на ушко.
Момент – приподнятая бровь!
Завидно скотская улыбка,
И это плоть теперь и кровь
Свободной, молодой и гибкой.
Она уже возбуждена,
Второй рассказывая то же,
И в каждой клеточке пьяна
Пропахшая нарциссом кожа.
Копна волос, где вся длина
Овита розами, мгновенно
Распущена; теперь она
Совсем не нимфа, а Сирена.
Теперь, ожившие, не прочь
Подруги навестить дружка,
Как только наступает ночь
И лишь темнеют облака,
Так сразу нежный ангел к ним –
И наслаждение, восторги!
А утром: нимфы, херувим
И будто б не бывало оргии.
И будто не было вина
На поцелуе смело, жадно,
И мышца страстью сведена
