Война застала меня в Крыму. Сюда я был направлен сразу после окончания лётного училища. За два года службы полетал в облаках и за облаками, совершал и ночные полёты.
Боевое задание получил в первый же день войны. Вместе с другими лётчиками-черноморцами патрулировал над морским участком. Мы охраняли воздушные подступы к полуострову. Встреч с противником не было. В те дни гитлеровцы посылали в сторону Крыма только самолёты-разведчики…
Однажды вызвали меня в штаб. Там я застал ещё пятерых лётчиков. Сразу обратил внимание на то, что все вызванные – сибиряки. Это не было случайностью. Нам поручалось ответственное задание: освоить в условиях Севера новую боевую технику – истребитель МИГ-3. Нам он был хорошо известен, так как в Крыму мы уже около года летали на этих машинах.
Грустно было расставаться с товарищами: вместе учились, вместе начали воевать. Но приказ есть приказ.
Вскоре прибыли к новому месту службы и приступили к работе. Надо было как можно скорее собрать боевые машины, а техников не хватало, и мы сами решили взяться за дело. Отрегулировали управление, опробовали вооружение…
Непривычны были условия, в которых нам предстояло теперь воевать.
На Кольском полуострове июль в этом году был на редкость жарким. Полярный день уже давно вступил в свои права, и солнце почти круглые сутки ходило над головой. Трава, сочная, свежая, пестрела крупными золотисто-жёлтыми цветами. Ярко зеленели низкорослые северные деревья.
Но лето быстро прошло, и земля укуталась снегом. День стал коротким: вместе с холодами пришла и полярная ночь. То и дело бушевали бураны – злые, неожиданные. Только что было ясно, и вдруг собрались чёрные тучи, завыл полярный ветер, закружилась вьюжная метель.
Внезапно появился буран – внезапно и затих. Снежными зарядами называют на Севере такие бураны. Им время не заказано: в любую минуту можно ждать. Так на Юге налетают ливневые тучи: прольются дождём – и снова ясно. Только от ливня беда невелика, а с бураном шутки плохи: с ног свалит, свирепым холодом обдаст.
Хоть я и родился возле Новосибирска, в селе Глубоком, но такая зима и мне была в диковинку.
Гул сражений не затихал. Фашистские бомбардировщики рвались к Мурманску, и наши истребители беспрерывно вели бои с ними.
Я старался не отставать от своих новых товарищей. Поначалу это было трудно. Многому надо было научиться, чтобы и здесь чувствовать себя в полёте так же уверенно, как в небе Крыма.
Одна за другой шесть алых звёздочек появились на фюзеляже моего самолёта – по числу сбитых вражеских машин.
И вот – первая правительственная награда: орден Красного Знамени.
Дни шли за днями. Я уже считал себя настоящим лётчиком-североморцем. Полёты в сером полярном небе стали привычным делом. Обычно начался и этот полёт. Мой самолёт по сигналу тревоги поднялся в воздух. Вслед взмыла машина Дмитрия Соколова. Мы с ним вместе начинали воевать и дружили с тех пор. Под крылом самолёта мелькали замёрзшие озёра и речки, низкорослые северные кустарники, в беспорядке разбросанные гранитные валуны. Всё окрашено в два цвета: чёрный и белый. Белый – снег, чёрный – камень и голые деревья. Вскоре видимость резко ухудшилась.
Мы попали в густой слой облаков. Самолёты стали пробиваться вверх. Четыре тысячи метров, пять тысяч, шесть… Прошли облака.
И тут неожиданно на фоне тёмно-синих туч появились контуры четырёх вражеских самолётов. Это были «Мессершмитты-110» – «мессеры», как их называли.
Мы с Дмитрием решили подняться ещё выше и укрылись во втором ярусе облаков. Теперь «мессеры» были прямо под нами.
Они летели, бросая тёмные тени на плотный слой облаков.
– Идём в атаку! – передал я ведомому.
Я повёл самолёт на головную машину фашистов. «Мессер» стремительно приближался. Стал отчётливо виден его жёлтый камуфляж и чёрный крест на борту. Секунда – и самолёт попал в рамку оптического прицела. Я дал длинную пулемётную очередь по мотору и кабине лётчика.
Пылающий бомбардировщик начал падать, и шлейф дыма потянулся за ним.
«Один есть!»
Соколов вёл бой со вторым, я атаковал третьего.
Фашистский самолёт в сетке прицела. Я дал короткую очередь. Неточно! А патроны уже все. Пока я решал, что делать, из-за облаков вынырнул четвёртый «Мессершмитт». Он прятался там, испуганный нашей стремительной атакой. Вражеские пули хлестнули по плоскости и кабине. В тот же момент я почувствовал тупой удар в правое бедро. «Ранен. Боеприпасов нет. Что делать?..»
Повёл самолёт наперерез фашистской машине. Она всё ближе. Ближе… Удар! Истребитель отбросило в сторону, а «мессер» с обрубленным хвостом камнем стал падать вниз.
Но и мой самолёт повреждён при таране: он вдруг забрал влево, потом рывком сорвался в штопор.
Всеми силами старался я выйти из опасного положения. Наконец это удалось, но самолёт продолжал терять высоту. И всё время дрожал, дрожал, словно в лихорадке. Нужно было садиться. Но куда? Внизу только сопки да крутые отроги скал. В длинном извилистом ущелье увидел небольшое замёрзшее озеро.
Выключил зажигание и перекрыл краны бензобаков, чтобы самолёт не загорелся при посадке. Очки поднял на лоб, левой рукой упёрся в передний край кабины, правая – на ручке управления.
