Ночная Дерибасовская. Странная записка. Разговор с редактором. Первое убийство
Ярко освещенные окна редакции бросали отблеск на булыжники Дерибасовской, словно отполированные прошедшим дождем. Стоя напротив бывшей гостиницы – красивого старинного дома, где теперь располагалась редакция «Одесских новостей», Володя Сосновский поймал себя на мысли о том, что не может отвести глаз от этих гладких булыжников, от луж, от дома, от всей улицы, впитывая это в себя так, как гурманы потягивают драгоценный напиток, смакуя каждую каплю.
Ночная Дерибасовская была прекрасна. Как артерия, перекачивающая тонны крови, она билась в такт многочисленным, быстрым пульсам южного портового города, который, казалось, никогда не спал. И несмотря на поздний час, здесь было множество гуляющих. Как на самой настоящей демонстрации, – подумалось Володе.
Он вдруг поймал себя на мысли о том, что Дерибасовская – это артерия и его жизни. Эта неповторимая улица как вирус проникла в его кровь и осталась в ней навсегда – став, впрочем, как и вся Одесса, неотъемлемой его частью. Этот город полностью захватил его мысли, его душу и пророс в его личную историю своими корнями. Володя даже усмехнулся про себя: похоже, он полюбил Одессу так же остро, сладостно и страстно, как влюбляются в женщину.
В эту теплую южную ночь самого начала мая Сосновский случайно оказался на залитой только что прошедшим дождем Дерибасовской. Несколько дней назад большевики с шумом отпраздновали новый праздник 1 мая. По всей улице шли колонны с яркими транспарантами и красными флагами, и из окрестных домов выходили уже привычные ко всему одесситы, чтобы «за это посмотреть». Володя скептично относился к подобным торжествам. Но жизненный опыт уже научил его держать мысли при себе. А потому он бодро, держа ярко разукрашенный транспарант, шагал в одной из колонн рядом с Антоном Краснопёровым, своим главным редактором.
Наблюдая за собой словно со стороны, Володя фиксировал беспощадным внутренним взором всю нелепость происходящего. Он казался себе смешным – но, конечно, не подавал и виду, помня о своем будущем. Опыт газетного репортера, работавшего в самые трудные годы, заставлял его отмечать каменные лица чекистов, наблюдавших за колонной: достаточно ли радуются, проявляют ли необходимые чувства, не смеется ли кто… Эти чугунные морды немного напрягали, но, в общем, было довольно весело – особенно потом, когда на склонах над морем, за бывшим Николаевским бульваром, переименованным в Приморский, сотрудники редакции устроили веселый пикник.
Новое название бульвара нравилось Володе намного больше. Он так и сказал изрядно выпившему сладкого бессарабского вина Краснопёрову, добавив, что хотел бы обязательно с ним поговорить.
– Да зайдешь ко мне на днях, делов-то! – пожал плечами жизнерадостный Краснопёров. – Не делай себе беременную голову и не тошни мне на нервы! Подумаешь, за делов! За цей гембель не стоит и простужаться!
Выпив, Краснопёров перешел на родную одесскую речь, чего никогда не позволял себе в стенах редакции. Редактор, так же, как и Володя, прекрасно знал о том, что большевики невзлюбили коренной язык одесситов и повсеместно стараются его искоренять.
Сосновский тяжело вздохнул. Вот уже несколько дней он буквально гонялся за Краснопёровым, которого как главного редактора самой крупной газеты в городе постоянно таскали на разные комитеты, совещания и заседания. Особенно свирепствовали Комитет по цензуре и Ревком, устраивая заседания-проверки по несколько раз на день и заставляя являться на них не только Краснопёрова, но и многих сотрудников редакции.
Дело Володи было безотлагательно важным. Настолько важным, что он больше не мог терпеть. Он едва не утащил Краснопёрова в сторону на том самом пикнике – для срочного обсуждения своего вопроса. Но редактор, с раскрасневшимся лицом и расстегнутым воротничком косоворотки, так лихо горланил новую революционную песню, что Володя сразу погрустнел, понимая, что говорить с ним в таком состоянии бесполезно. Красного сладкого вина выпито столько, что Краснопёров все равно ничего не поймет.
Праздник продолжался, и в городе были объявлены трехдневные выходные, что совершенно не касалось сотрудников редакции, так как газета должна была выходить каждый день. А после них Краснопёров снова стал неуловимым ответственным работником, который из всех кабинетов «вышел буквально пять минут назад».
В ту майскую ночь Володя должен был встретиться с одним своим старым знакомым – бывшим газетным журналистом, с которым начинал работать в одной из первых своих редакций.
Получив от вахтера переданную им записку, Володя даже засомневался: они никогда не были особо близкими друзьями, и было непонятно, зачем этот журналист назначает встречу. В записке, похожей на телеграмму, было написано: «Нужно срочно увидеться. Дело чрезвычайной важности! Тебя заинтересует этот материал. Речь идет о делах секретных. Ты не поверишь, когда услышишь! Я узнал случайно. Должен поделиться с тобой. Может, дашь этому ход. Жду тебя в греческой кофейне на углу Польской и Дерибасовской ровно в 9 вечера. Приходи один». И подпись, довольно неразборчивая, которую Володя сначала не разобрал, но затем, через время раздумий, все-таки узнал.
