– Восемнадцатый номер заперт на ключ. Там не слышно движения, и изо всех сил кричит ребенок.
– Уж поверьте мне! Поднимитесь сами и посмотрите.
Когда дверь наконец была отперта и хозяйка со служанкой вошли в комнату, у обеих вырвался восхищенный возглас:
– Ах, какой херувимчик!..
На постели отчаянно барахтался хорошенький ребенок десяти-двенадцати месяцев.
На постели отчаянно барахтался хорошенький ребенок десяти-двенадцати месяцев. Крохотные ножки, выбравшись из пеленок, сбросили одеяло, и малыш ожесточенно болтал ими в воздухе.
– Бедняжка, да он совсем замерз! – воскликнула Октавия, поскорее закутывая в пеленки посиневшие ножки ребенка.
– И, должно быть, умирает от голода! – заметила госпожа Мондетур.
Теперь малыш уже не кричал. Удивленный появлением двух женщин, обрадованный их заботой и лаской, он смело рассматривал хозяйку гостиницы и служанку. Его розовый ротик уже складывался в улыбку, хотя в черных глазках еще блестели слезинки. Чепчик сбился на сторону, и черные вьющиеся волоски совсем закрыли лобик мальчугана. Он был так мил, что госпожа Мондетур и ее служанка не могли оторвать от него глаз.
– Я пойду на кухню за молоком, – проговорила наконец Октавия.
Но госпожа Мондетур негодующим жестом остановила ее на пороге двери.
– Что?! Коровье молоко? Такому маленькому ребенку?!
– Но он хочет есть, сударыня!
– Ну, так что же? Он и будет накормлен, но только настоящим материнским молоком.
Она положила ребенка к себе на колени и, расстегнув пеньюар, приложила младенца к груди. Потом, тихо укачивая насытившегося найденыша, снова заговорила:
– Но ведь ребенок не мог попасть сюда сам собой. Кому и когда был сдан этот номер?
– Не знаю, сударыня. Вечером, когда я уходила к себе, эта комната еще не была занята. Очевидно, Батист позже впустил кого-то.
– Тише, крошка засыпает! – перебила ее хозяйка.
– Его надо опять уложить? – спросила Октавия, поправляя подушки и перину.
– Да, но только не здесь. В комнате ужасно холодно.
– А где же, сударыня?
Госпожа Мондетур на минуту задумалась, потом сказала:
– Он такой славный! Положим его в кроватку Лилины.
– А куда мы денем Лилину, сударыня?
– Ты положишь ее на мою кровать. Она может на час или на два оказать гостеприимство этому маленькому бутузу.
– На час или на два, вы говорите?
– Без сомнения. Я думаю, что особа, которой принадлежит малыш, за это время успеет вернуться.
– Я не уверена, – с сомнением покачала головой Октавия.
– Почему? Объясни!
– Не думаю, чтобы эта особа явилась сюда когда-нибудь. По-моему, этого ребенка бросили. Впрочем, посмотрим, что скажет Батист.
Швейцар быстро явился на зов хозяйки. Его рассказ, казалось, подтверждал мнение служанки. Накануне вечером, очень поздно, когда он уже собирался запирать гостиницу, какая-то женщина, с ребенком на руках, спросила у него комнату. Он провел ее в восемнадцатый номер. Швейцара сильно клонило ко сну, и он забыл подать этой женщине книгу гостиницы, чтобы она вписала в нее свое имя.
– По крайней мере, заплатила она за комнату? – быстро спросила госпожа Мондетур.
– Нет, сударыня. Когда я показал ей номер и спросил вперед три франка, она вынула из кармана несколько золотых и сказала: «Со мною нет мелочи. Я пойду сейчас за чемоданом, который оставила на вокзале, и по дороге разменяю деньги». Потом женщина положила крепко спавшего малютку на кровать и ушла. Я долго прождал ее, но она не вернулась. Тогда я пошел спать.
