По подоконнику нервно постукивали острые коготочки. Вилли то прохаживался от стенки до стенки, то усаживался и подергивал ножкой. Его мохнатая сущность была с утра изрядно растрепана, стоило только уловить мысли Михаила. Шелковые волоски встали дыбом, и он вынудил себя сдержаться, чтобы не огреть этого наглеца… сковородой! Конечно не дело, он ведь хранитель, а не уличный хулиган или ревнивая жена. Той, правда, давно стоило обратить внимание…
Этот довольный паразит завалился в кухню, потирая намечающееся пузо и поправляя брэндовые боксеры ни свет, ни заря, и о чем выдумаете подумал? О том, что ему, поганцу, скучно! Сытый, облизанный в прямом смысле этого слова… и скучно! Добротная щетина, окладистая, темная шла ему, и ведь Ленка ему служила барбером, как проклятая! И кормила этого поганца тоже она! А ему скучно!
Бессовестная рожа потерла эту самую щетину с видом Рокфеллера, разглядывающего свое золотовалютное хранилище. Даже не вспомнил о ней, еще спящей в теплой постельке. Он подумал о той, другой, что тешила его на работе. Завел роман, бесстыжий, и вспоминает о любовнице слишком часто. Ну, Вилли бы понял, что взыграло что-то там мужичье, зачесалось, так сказать, но чтобы вот так, прямо утром, глядя на бережно прикрытый марлечкой противень с пирожками, которые Ленка до ночи готовила!
Блямс! Вильям Превильям Сто семьдесят третий не сдержался и подтолкнул любимую чашку Михаила со столешницы. Вот тебе, недотепа! Жаль, что покупала ее для тебя жена! Законная, между прочим.
– Ну, черт! – хрипло брехнул мужчина, поднимая с пола несколько крупных черепков и задумчиво почесывая затылок.
В его все еще совестливом сознании что-то колыхнулось в отношении своих мыслей. Ему показалось явно неудобным и некрасивым, думать о любовнице, стоя посреди собственной обустроенной и дорогой кухни. Стройные ножки и то влажно-горячее между ними как-то совершенно не вязались с семейным уютом, теплом, пирожками этими чертовыми, что глядели на него сейчас с укором.
– Ты что так рано? – захлопотала Ленка, врываясь в кухню в расстегнутом халатике. Декольте наполовину обнажило упругую сочную грудь, а она кидается к мужчине, хватая за руку. – Ты не порезался? Давай сюда скорее осколки. Тебе ж на работу!
В ее руках мгновенно материализуется тряпка, и она тут же протирает пол под ногами своего бесценного муженька.
– Овсянку я запарила с вечера. Сейчас будет кашка воздушная, как ты любишь! – всплескивает руками. – Какао сварить или кофе?
Чуть привставая на цыпочки, она целует в заросшую щеку свое чудо чудесное и принимается хлопотать у плиты, едва продрав глаза. Убого затянутая гулька из пшенично-золотистых волос и высоченная шея. Ну, загляденье, а не женщина!
Смущенный и растерянный Михаил отмирает, видя, что жена принялась за привычное дело, и медленно убирается прочь… Капитулирует, заспанный и сбитый с толку.
Эх, черт! Тут и сам начнешь к черту взывать! – мысленно ругается домовой. Досадно утирает лапками мохнатую мордочку Вилли, наблюдая картину, одну из многих в этом доме, хранителем которого он назначен уже второе столетие. Еще Ленкина бабка, царство ей Небесное, твердила – вот нет на вас всех управы! То она о Вилли, тогда еще молоденьком домовенке. Теперь уже большой, а все из лапок валится, нет в доме лада, нет покоя. Души обитателей терзаются, не хорошо! Не хорошо!
От Лены исходят флюиды сожаления. Не выспалась, устала, да еще и на работе замучили ее, то цифры не сходятся, то с отчетом не успевает. А что это за светлая полосочка такая? Вилли аж вытянулся с подоконника! Мужичок! Ну, черти дери-то! Мужичонка какой-то худосочный в ее голове! Ети же ешкину мать! До чего докатились! Шастают друг перед другом в неглиже, а сами-то про других думают! И что мне теперь делать? А ну как располовинят они жилье? Где я-то останусь? Возмущение подпирало мохнатую сущность Вилли, вызывая болезненную чесотку. Не люди, а сплошное горе! Хана ауре! Почернеет вся при таких отношениях! Эмоции – сплошная ложь!
Лена быстро заварила мужу кашу, и поставила чашку с кофе. Позволила себе усесться за стол и тоже подержать в руках чашку. Она снисходительно разглядывала мужа, подпирая кулачком подбородок, а сама думала о том, как бы успеть в обед сбегать в торговый центр и прикупить бельишко. От пенящихся кружавчиков в голове Лены Вилли немного подташнивало, но ему ужасно хотелось «дослушать» до конца.
– Меня на выходные мама позвала, – начала она осторожно. – Ты, наверное, занят?
Михаил не нашел ничего лучше, кроме как изображать полный рот… Жевал профессионально, не отвлекаясь на мелочи…
– Тогда сама навещу ее. Не беспокойся, кушать наготовлю! И крылышки потушу, хочешь? Вдруг вы с Женей решите посмотреть футбол? – она подскакивает со стула. – Фильтрованное светлое у тебя есть. – демонстративно распахнув холодильник, она указывает на содержимое дверцы… – А хлеб оставлю свежий, и еще орешки… Только не жареные, Миша, прошу тебя!
– Угу, – отзывается Михаил, переводя дух. Это же означает, что почти решилось?
– Пиццу не заказывайте, у тебя изжога от покупного. Неизвестно на чем ее пожарили. И балкон не открывайте на ночь. Тебе поясницу продует. Ну, я пошла собираться?
