Невольно слушая бесконечную болтовню попутчиков, Андрей уже, трудно сказать, в который раз посетовал, что не взял билет на самолёт. Он плохо переносил поезд, и поездка даже в приличном вагоне и с молчаливыми ненавязчивыми пассажирами его утомляла. Монотонный стук колёс уже никуда не звал, мелькающие станции ничего не напоминали, разгадывать характеры и судьбы наугад выбранных на перроне людей надоело.
Это досадное сомнение по поводу выбора транспорта, граничившее с досадой, назойливо лезло в душу, но его отгоняла упрямая и тревожная мысль: решение ехать на поезде родилось внезапно и… законченно, словно какой-то невидимый властный куратор сказал, как отрезал. Не будучи другом даже умеренной мистики, он всё же верил в случай, не раз встречал подтверждение этой вере и потому без особого сопротивления внял настойчивой просьбе незримого властителя.
Поездом так поездом. Благо, вагон фирменный – кондиционеры вполне сносно противостояли уличной жаре. И окна – тот же телевизор, правда, ролик, поставленный, если не бесконечное, то суточное повторение, крутился без пауз короткий и однообразный. Интересно, а есть ли сейчас вагоны не фирменные, подумал Андрей. Те самые вагоны, где народ на вторые сутки пути превращался в республику единомышленников и единоверцев, бродил в майках и без таковых, играл в карты, курил в тамбуре, рассказывал и сочинял на ходу занимательные были и героические сказки, требовал открыть второй туалет и покупал на полустанках пирожки и домашнюю картошку с солёными огурцами?
Сидеть было уже невмоготу. Интуиция подсказывала появление, если не полного, то хотя бы предварительного, частичного понимания, чего-то большого, судьбоносного и фатально важного. В этом ожидании не просматривались ни свет, ни мрак, ни даже чёрные или серые тени. Зарождающийся образ был многолик, непрост и порождал дерзкий настрой тревожного и полного надежды ожидания. Этого было мало, потому что мозг требовал рационального алгоритма действия. Этого было много, ибо не каждый день и не каждый год тот, который в нас сидит, проявляет подвижническую настойчивость, граничащую с безумием.
Андрей направился в вагон-ресторан. Благо, заведение располагалось через рядом. Прохладно, уют, пиво. За окном за сорок, песок, верблюжья колючка. Но нет красного московского борща и волшебных прослоек в початой бутылке жигулёвского. Отсутствие борща ещё можно понять, но какой катаклизм забрал в прошлое плотное натуральное пиво? Когда-то давно, поезд, если выбивался из графика, мог стоять у каждого столба… Андрей глянул на добротные дорогие часы – за десять. Состав приближался к большой станции, вдали справа выросли из песка многоэтажные дома.
… В небе появилась жёлтая звёздочка, уверенно набирающая высоту. Это не самолёт, не экзотический болид и даже не шаровая молния. Полёт вертикальный, уверенный и, как отмечали многочисленные очевидцы, зовущий. Два мальчишки смотрят на взлетающую ракету и деловито рассуждают. Может, космонавт? Может, на Луну? Неплохо бы, и на Венеру… Но на Утреннюю звезду, наверно, ещё рано. Они знают, что вот-вот от красно-жёлтого огонька протянется дымный рукав, как след от истребителя, сначала ровный, затем рваный, постепенно рассевающийся и исчезающий по мере приближения отделившейся ступени к земле. Они видели это не раз – и днём, и вечером, и утром, и даже ночью.
Иногда наблюдения были случайными, иногда ожидаемыми. К ожидаемым относились крупные пуски, когда многие десятки, а может, сотни любопытных, далеко не праздных граждан разных возрастов забирались даже на крыши домов, чтобы посмотреть и душевно поддержать секретный пуск в секретнее время. И если действо осуществлялось поздно вечером, космический жар ракеты и расступившаяся перед мощнейшим вторжением разорванная атмосфера попадали в лучи зашедшего за горизонт Солнца. Картинам, возникающим на небе, не было аналогов, и любая фантазия изощрённого фантаста-художника или креативно смелого импрессиониста отставала от этой реальности на безнадёжное творческое расстояние.
О том, куда она «пошла», расскажут сегодня вечером по радио и телевизору. Завтра, возможно, успеют напечатать в газетах, которых не так уж много. И возможен даже такой счастливый исход, что опять площадь будет полна людей, опять проедет открытый газик с космонавтами и скромным эскортом. Но пока важно, чтобы она пошла. Если не пойдёт – ни о чём не расскажут и не напишут. И тогда родители будут обсуждать на кухне очередную государственную тайну, и очень хочется верить, что будет она, эта тайна, краткой, без трагических подробностей…
И опять напомнил о себе таинственный куратор. На смену покою, отрешённости пришла пока ещё не оформившаяся решимость, перерастающая в одержимостью. Андрея никогда не подталкивали в спину и не указывали, куда и зачем идти. Но на этот раз он не стал проявлять строптивость: не допил пиво, встал, проходя мимо официанта, быстро рассчитался и направился в свой вагон. Собираться не пришлось – взял дорожную сумку, пожелал попутчикам доброго пути и двинулся в тамбур. Поезд замедлил ход и вскоре остановился – наверное, встречный. Остановка поезда нарушила планы пожилого проводника, который стоял в тамбуре и собирался закрыть на замок только что открытую дверь.
