Из нашего поселка-то выхода ведь нет совсем. Он ведь так и называется потому неспроста – Глухарь. И это ведь не охотники какие-нибудь его так назвали, понимать надо, да и охотников у нас здесь просто так ведь и не бывает вовсе. Где им тут охотиться? В степи, что ли? А откуда тогда на охоту приезжать-то? У нас же тут даже дорог никаких вокруг нет. Вон, только железная, да и та в пяти километрах – будто кто-то специально поставил дома поселка так, чтобы ничего вокруг не было: ни холмов тебе, ни лесов никаких, ни рек – степь, да степь, серая от полыни. В одну сторону глянешь – сто километров ничего нет, в другую… Глухарь, в общем. Верное слово.
Что говоришь? Железная дорога?
Так, чо, там же просто два рельса, значит, и сарайчик старый для обходчика. А кто того обходчика хоть раз видел? Может, никакого обходчика вовсе и нет. Я вот лично не видел его ни разу. Хотя к дороге бегал часто. Мы тут все к дороге бегаем – куда еще-то?
А, заметил, да? Ну, это так говорят у нас просто: сбегать на огороды, значит, на зады, то есть, сбегать за водой, сбегать на железку. Говор такой местный, традиция, вроде. Иногда и вправду так бывает, что бежишь. Ну, тут же простор кругом – бегай себе и бегай. Особенно если в детстве.
Вот на железку мы и бегали. Поезда у нас тут не останавливаются. Надо если, так ехай на вокзал в район. А на чем и как? Дорог-то ведь нет никаких. Это только если вдруг придет рабочий поезд, который у каждого столба тормозит, так на него еще надо заранее собираться и потом ждать весь день – кто знает, когда он точно подползет. Рабочий поезд смену везет. У нас там, на юг дальше, карьеры большие, так народ туда нанимается и вахтовым способом работает. Два месяца через два – говорят, нормально получают. А нам даже и туда не добраться никак иначе, чем по той же железке.
А потом мы узнали про Черный поезд. Рано или поздно всегда узнаешь про Черный поезд.
Ну, чего, чего ржать-то сразу? Чего сразу – «в черном-черном городе, на черной-черной улице»… Вы послушайте, послушайте! Черный поезд – он взаправду был и он есть, и я его сам видел неоднократно. Мы тогда с дружком моим Васькой решили из нашего Глухаря слинять. Пешком тут – сами видите – просто некуда. На рабочем поезде – кто нас возьмет, мелких и безденежных? А вот когда про Черный поезд услышали…
Ну, да, тоже посмеялись сначала-то. Но книжки правильные были всякие. Типа, там, Кинг и все такое прочее. Конечно, наш Глухарь – это не Безнадега тебе американская какая-нибудь. Но там у Кинга даже веселее было. Движуха, хоть и страшно. А у нас тебе здесь вовсе не Америка. У нас тут, понимаешь, степь. Туда – сто километров, сюда – сто километров… Да, больше, пожалуй!
А Черный поезд – он пролетает мимо, не оставляя ни запаха, ни звука, только рельсы прогибаются, и долго еще стук колес слышен, если к рельсу ухо приложить.
В общем, мы с другом Васькой поняли тогда, что из Глухаря – только Черным поездом.
Ну и что, если он не тормозит? Он же – Черный! Понимаете? Он не настоящий на самом деле! Он такой… Ну, как адский, что ли. Или еще сказать – как такая прореха во всем мировом пространстве. Вот! Точно! Прореха такая черная, которая носится по кругу по нашей железке, запертая у нас в древности кем-то. И мы даже догадывались с Васькой, кем. У нас тут есть могилка, за которой все всегда ухаживают. Там пирамидка простая и фамилия-имя-отчество. А весь поселок, значит, следит, чтобы все в порядке было. Это не на кладбище. Это вот на как раз полдороги к железке с правой стороны. Так мы тогда сами все додумали, докумекали. Ну, хорошо, пусть будет – придумали, ладно. Что смешного-то? Зато логично все было. Эту прореху адскую вот тот самый, чья фамилия на памятнике, закольцевал, запер как-то чуть не в древности. А сам он тут и остался, вроде как сторож над нею. А когда помер, так те, значит, кто в курсе был, еще дальше от железки строиться стали. Потому что страшно это и опасно. Если бы не так все было, то стоял бы наш Глухарь прямо на железной дороге, и была бы станция, и ресторан при ней, и поезда бы ходили регулярно. А у нас вон как. Понятно же каждому, отчего и почему.
Вот мы с Васькой стали каждую свободную минуту на нашей железке проводить. Мы с ним отслеживали Черный поезд и составляли такой специальный график. Он, понимаешь, не только ночью пролетал. Он и днем мог просвистеть, и рано утром – вот в самое как бы любое время. Но мы график составили, потому что целых три года ходили и отслеживали. Три года – ровно. Все равно ведь в школе надо было доучиться, а потом уже решаться на что-то.
На что решаться-то? Да линять с этого Глухаря, нафиг! Тут жизни нет! Что значит, родители жили и деды жили? Это их жизнь, а это – наша. Вот мы и решили для себя, что мало ли кто и как тут живет, а нам тут в глухой степи не место.
Три года! Вам не понять, как это долго. То по очереди, то вдвоем – чуть что, сразу на железку. И караулить там Черный поезд…
Да мы его тормозить-то и не собирались. Вот не хватало нам еще эту дырку черную остановить. Тогда бы и степь нашу и поселок – все туда ухнуло. Я думаю, что до карьера бы дотянулось – точно. Такой был бы катаклизм – ого-го! Нет, тормозить его не надо было ни в коем случае. Надо было просто встать перед ним, перед Черным поездом. И он уносил тебя, как если бы ты нырнул в настоящую космическую черную дыру.
