1
В четвертом часу утра 23 июня 2005 года жители домов по Вилюйской улице в Москве, страдай они тяжелой бессонницей, могли бы увидеть идущего по тротуару пешехода. Выглядел он вовсе не загадочно: сорока лет от роду, в старых джинсах и широкой клетчатой рубахе навыпуск, с физиономией человека, не видевшего за свою жизнь ничего поразительного. Холостой, беззаботный и счастливый, не имеющий денег на частника или такси, путешественник следовал по едва продирающей заспанные глаза столице и, казалось, не видел в своем приключении ничего обременительного или унизительного. Логично было бы предположить, что неуравновешенный образ жизни время от времени приводил путника к ситуации выживания посреди сурового мегаполиса. Более интимное знакомство с упомянутым человеком дало бы желающим дополнительные подробности: большинство близких ему женщин состояли замужем и относились к гуляке ласково, не ожидая излишнего постоянства, а только основательности, искусных ласк и готовности при необходимости улепетнуть самым невообразимым путем: в окно, через чердак, даже незаметно во входную дверь, только что захлопнувшуюся за объявившимся не вовремя мужем. Ловелас и теперь еще ощущал женское тепло на своих ладонях и на лице, слышал счастливый шепот и мечтал о судьбе тех редких кардиологических больных, коим довелось закончить жизнь в объятиях юной избранницы. Объяснить причину его успехов у женщин пытались лишь некоторые из его знакомых, и все быстро отказались от бессмысленных усилий. Можно только предположить: он эмпирическим путем нащупал идеальное соотношение материального, интимного и имиджевого параметров и оказался своего рода монополистом в области глубоко личных отношений финансового характера.
Оставалось пройти еще километров десять, и как раз к открытию не нужного к тому моменту метро Воронцов (так называли ходока все его знакомые, мужчины и женщины) полагал добраться до собственной остылой постели, но тут он увидел впереди себя женщину с ребенком. Точнее, мамашу с подростком, который, разумеется, не желал ее слушаться и громко кричал, далеко слышный в утренней тишине, среди гомона городских птиц. Кто-то скажет, что птичий концерт сам по себе нарушал тишину, но Воронцов воспринимал его частью природного безмолвия, поскольку очень хорошо представлял себе подлинный шум, заполняющий московские улицы днем. Человеческие истеричные вопли к звукам природы не относились и привели невольного слушателя в раздражение. Он ускорил шаг, намереваясь поскорее обогнать нарушителей гармонии и вернуть себе ощущение мирового совершенства, но, приблизившись к ним, обнаружил, что женщина беззвучно плачет, вытирая глаза платком.
– Зачем, ну зачем ты вылезла со своими дурацкими вопросами! – вопил на нее пацан с прыщавой физиономией и проступившими от напряжения венами на висках. – Что тебе не сиделось спокойно! Чего ты хотела добиться, чего! Ну куда ты идешь, куда! Ты ведь сама не знаешь, куда!
Женщина по-прежнему промокала глаза платочком, а Воронцов, огибая парочку, успел подивиться совершенной омерзительности искаженного ненавистью подросткового лица. «Хоть аллегорическую скульптуру с него лепи», – подумал беспечный путник, в жизни не занимавшийся никаким из доступных человеку искусств. Он ускорил шаг, желая поскорее избавиться от неприятного соседства, но мать подростка, прикрывая лицо измятым платочком, бросила на Воронцова мимолетный растерянный взгляд. Она ничего не сказала, даже глаз не задержала на прохожем, а поспешно их опустила, словно испугалась свидетеля. Во всяком случае, помощи она точно не просила, и Воронцов лишний раз убедился в своей непричастности к происходящему, но вдруг остановился.
– Может, вам помочь? – спросил он с некоторой натугой, опасаясь положительного ответа.
– Не надо, – рявкнул подросток, блеснув белыми от ненависти глазами.
– Что-нибудь случилось, гражданочка? – настаивал Воронцов, борясь с острым желанием схватить молокососа за ухо и хорошенько его выкрутить.
– Нет, спасибо, – отозвалась в конце концов мамаша и снова бросила на упорного прохожего взгляд исподлобья.
– Мужик, иди, куда шел! – проорал наглый пятнадцатилетний шкет, даже изогнувшись от яростного усилия, словно хотел уподобиться соловью-разбойнику и одной силой легких ниспровергнуть оппонента.
– Что значит «нет, спасибо»? – неожиданно для самого себя спросил Воронцов. – Я же вижу – вы попали в какой-то переплет.
– Нет-нет, ничего страшного.
– Конечно, ничего страшного! – опять завопил костлявый голенастый горлопан. – На старости лет побомжевать захотелось, а так – ничего страшного!
Воронцов ощутил неприятный холодок под ложечкой. Он возникал там редко, в тех сложных и неудобных ситуациях, в которых умелый человек оказывается лишь изредка. Воспитание не позволило своему несчастному обладателю притвориться неслышащим.
– Вам негде жить?
– Мужик, ну тебе-то какое дело! Иди, куда шел!
Женщина подняла на сочувствующего блестящие карие глаза:
– Спасибо, я сама разберусь.
– Как ты разберешься, как! У тебя же ни хрена нет, ни хрена! Ни копья у тебя нет, понимаешь! Ты же дура, дура!
