Вагон покачивался, колёса на стыках мерно тянули свою извечную мелодию – тук-тутук, тук-тутук. Под потолком неярко светил масляный фонарь. Железнодорожники на прогоне Дубостан – Идиллия экономили на электричестве: пассажирский вагон всего один, остальные товарные. За окном чернела непроглядная темень, на станцию назначения состав прибудет рано утром.
Антон специально выбрал этот ночной поезд. Не хотел толкаться днём на вокзале Дубостана, мозолить глаза линейным жандармам. И в вагоне надеялся избежать докучливых разговоров случайных попутчиков, длинных рассказов о житье-бытие под стакан местной самогонки. Лелеял надежду вздремнуть несколько часов.
Всё тщетно. Из шести купе два оказались попросту заперты. «Спецобслуживание», – буркнул проводник. Какое, к чёрту, «спец» в три часа ночи? Ясно, везёт какой-то груз, хочет толкнуть в Идиллии. И ведь не поспоришь…
А в остальных сидели.
В первом громко спорили фермеры, занявшие все лавки. Судя по отсутствию громоздких баулов и объёмистых мешков, крестьяне ездили в Дубостан не за покупками и не торговать. Скорее всего, решали в земельном ведомстве свои насущные вопросы. Наверняка это же и обсуждали сейчас, гомоня и перебивая друг друга. Там ни места, ни покоя не найти.
Во втором пристроилась пожилая пара: мужчина пытался читать газету при неверном свете фонаря, женщина клевала носом. Стоит подсесть, и благообразный господин тут же начнёт бесконечную нудную беседу о ценах, политике губернатора, а то, не дай Святой Николас, примется рассказывать о собственном небольшом, но прибыльном предприятии. Тоска…
Третье забила компания работяг. Как пить дать, едут наниматься на кирпичный завод или копачами в карьер. Спокойные, рассудительные мужики с крепкими, загрубевшими руками. Интересно, что это их потянуло в такую глушь? Неужели в Дубостане не нашли себе дела? Такое чувство, что бросили обжитые места и сорвались в погоне за… – чем? Деньгами? Так никогда ещё ни завод, ни карьер не считались золотым дном.
К ним можно было бы пристроиться, с лишними вопросами лезть не будут, но, как назло, рабочие плотно заняли все места. Не втиснешься. Оставалось последнее купе, там сидели трое. В двоих Антон без труда угадал обитателей Задворок: коренастые, загорелые, с косматыми бородами и нечёсаными гривами волос. В очень распространённой здесь одежде: короткие куртки из грубой кожи с множеством карманов и застёжек, широкие штаны, заправленные в высокие ботинки на толстой подошве, какие обычно носят копачи из карьера. И без багажа – те ещё субчики.
Да и рожи у мужиков совершенно разбойничьи. Вроде похохатывают, подшучивают, легко знакомятся с пассажирами и переходят на весёлый, дорожный трёп. Но вдруг полоснёт недобрый взгляд из-под косматой брови, скользнёт кривоватая усмешка – и будто коснулся ты чего-то мерзкого и опасного. Словно полез под лавку за родным своим сидором с бутылкой самогона, – крепкого, для себя деланного, – да добрым куском вяленого мяса, а ухватил холодное, извивающееся гадючье тело…
Третий, немолодой мужчина в чёрном мундире с нашивками горного инженера в петлицах, явно чувствовал себя рядом с ними не в своей тарелке. Старался держаться независимо, чинно, с некоторой даже строгостью, но получалось у него это плохо. Через маску человека, занимающего достойное положение в обществе, проглядывала растерянность и страх, внушаемый попутчиками.
Пришлось пристроиться четвёртым. Внешне Антон походил на первых двух из купе, и в то же время разительно от них отличался. Одет он был почти в такую же куртку, только армейскую, не новую, но крепкую, со споротыми нашивками и поблёкшими, едва различимыми эмблемами. Свободные, из плотной ткани штаны, и армейские ботинки с высокой шнуровкой. Но вот в остальном…
Лицо чуть удлинённое, с правильными чертами, чисто выбритое. Прямые, жёсткие как проволока волосы под армейской кепи острижены под «ёжик». Кожа необычного оливкового оттенка, и будто чуть-чуть шероховатая, с редкими, едва заметными оспинками. Всё это говорило о примеси сунгской крови. Но и чистокровным сунгом Антон не был – волосы не тёмные, а рыжеватые, глаза светлые, а прямой нос и упрямый подбородок, характерный для дарийцев, выдавали в нём полукровку. В правом ухе тускло отсвечивала бронзовая серьга в виде распластавшегося в прыжке гепарда.
Забросив худенький вещмешок на багажную полку, он пристроился с краю, с наслаждением вытянул ноги и откинулся на спинку сидения. На вид молчаливому пассажиру можно было дать около тридцати лет, возможно, чуть меньше. Шрам, пересекающий правую скулу, и спокойный, даже как бы слегка отрешённый взгляд, не позволяли с точностью определить возраст. Ясно было одно – сколько ни стукнуло этому парню, повидать успел он немало.
Местные представились Спичем и Кентом, и лишь тронулся состав, достали бутыль мутноватого крепкого местного самогона, прозванного «болтаной». Человека, непривычного к этому огненному напитку и принявшего пару стаканов, изрядно шатало при ходьбе. Отсюда и название. Да и язык напиток развязывал неплохо, может быть, ещё и поэтому.
