Известный карточный игрок и по совместительству не менее известный поэт Николай Некрасов в своё время обложил русских женщин таким гимном, что им по сей день впору или под лошадь бросаться или в горящую избу кидаться. Ушибленные этим гимном многие из них до сих пор грезят судьбою леди Макбет своих мценских селений, и матереют изрядно и мужают крепко.
Эта история не про них. Это история про Ульяну Семёновну. Маленькую, тихую, робкую старушку со слёзно добрыми глазами: коней на скаку не останавливала и в горящие избы не заходила. Хотя… Кто же знает? Фамилию её никогда не слышали, совсем не помнили, потому и не забыли навсегда. Точно известно, что по фамилии она не была ни иванова ни петрова ни сидорова. Фамилия у неё была своя собственная и величали её Ульяной Семёновной.
Каждую весну её маленький ветхий домик расцветал примыкавшим к нему огородом-клумбой. Цветов было изобильно много и красиво. Они сторонились вдоль периметра, рассекали простанство аккуратными рядами тюльпанов, кустились кругами роз и выделялись островками гвоздик. И каждую весну, из года в год всё это великолепие исчезало буквально в один день. По поводу чего строились самые разные предположения: от нормальных до аномальных. И все эти предположения вместе с цветами чуть было не переехал бульдозер, в один из дней оказавшийся у дома Ульяны Семёновны, чтобы снести его раз и навсегда.
Враждебно большой, шумный железом, рычащий мотором, грозящий ковшом-забралом и чёрным выдохом из трубы. Танкоподобный монстр мирной эпохи «никто не забыт, ничто не забыто» был доставлен на место для сноса всего назначенного к забвению. Намечалась энергичная работа по зачистке пережитков прошлого. Намечалась не абы как, а в полном соответствии с буквой закона и согласно оформленному постановлению всех возможных министерств, комитетов, депратаментов, управлений и администраций.
Лязгая гусеницами и пугая выхлопом, огромный бульдозер угрожающе нацелился на дом, назначенный быть стёртым с земли и вычеркнутым из памяти. От одного только громыхания могучего двигателя дом сотрясался хлипкими стенами, дрожжал стеклами и стонал всем своим нутром, словно прося сжалиться над ним и его состарившейся хозяйкой. На мгновение железная машина замерла, тёмно выдохнула и двинулась на слом неуместно зажившегося прошлого. Движение было медленным и уверенным, неумолимым и непобедимым. Совсем немного и всё было бы закончено.
Не случилось.
На пути движения танкоподобного монстра оказался крепкий ещё старик, в пиджаке, застёгнутом на все пуговицы, сгруппированный к действию и буквально ко всему готовый. Вставший недвижимо и прочно словно на рубеже, который не уступит никому и за который никого не пропустит. Позади него в створе калитки тихо и обречённо ожидала своей участи Ульяна Семёновна, состарившийся пережиток войны. Пережившая своих сыновей и мужа. Ушедших и невернувшихся. Которых не было дома уже изрядное количество лет и защитить его в юбилейный год их победы они уже никак не могли.
Обращения и уговоры отлетали от старика как пули-горошины. Не слушал ничего и слушать ничего не хотел. Ничто его не пугало, не задевало и не смущало. Так и дождалось всё приезда местного начальства, которое походило, посмотрело, во всём пообещало разобраться, а после сообщить о принятом решении. В ожидании высочайшего указания работа остановилась и уже больше не началась.
Устоял домик Ульяны Семёновны, буквально чудом устоял.
Все барбароссовские планы начальства разрушил, но устоял. А, быть бы на месте её развалюхи шикарному монументу к юбилею великой победы. И граниту бы стоять, и ёлочкам расти. И всё было бы в клумбочках и цветочках, и звездочки бы были и крестики, и веночками бы всё украсили и ходить бы да радоваться. Достойно являть себя благодарному населению во дни торжеств и скорби, подымать его с колен на дыбу, призывать к сплочению вокруг да около, нацеливать на новые беспрецедентные прорывы в даль светлую и сулить ему никем невиданные достижения.
Всё в духе времени, наступившего после высочайше утверждённой юбилизации победы. Ежегодные спазмы победно эйфоричных настроений затмевали все обозримые грусти и печали. Праздничный настрой захлебывал страну маниакальными приступами национальной гордости, вспышками тугодумия о собственной непобедимости, сюрпризно подарочной заботой о ветеранах, репетициями военных парадов и народных шествий, массовой утопией памяти и обустройством памятников напоказ всем и вся.
Чиновная братия воодушевлённо кроила победные бюджеты, отмеривала откаты и с корыстным упоением стригла юбилейные купоны. Приближенная к ней общественность кипуче деятельничала в заказном порыве патриотизма, обвешивала себя разноцветными лентами и украшала свои авто родом из побеждённых стран благодарными словами «Спасибо деду за победу». Жизнь шла своим приятным чередом. И возникший план масштабного строительства очередного монумента сулил всем ближним и заинтересованным достойное вознаграждение за любовь к родине. Ещё большую уверенность в успехе вселял сам гарант, под «крышей» которого возможно было безоглядно творить всё им капризно желаемое и любимое. И, что было фаворитно награждаемо за рвение в лояльном направлении.
