– Ты – не-го-дяй! – со вкусом произнесла я так, что даже самой понравилось.
– Увы, да, мне нет прощения! – Володька Степанов, мой бывший сокурсник по юрфаку, а сейчас заметный чин в ГУВД, состроил скорбную рожу и развел руками.
Это меня раззадорило: получалось, что он еще и издевается!
– Мерзавец! Мелкий пакостный засранец! – выпалила я и, поняв, что заговорила стихами, стушевалась: весь пафос пошел коту под хвост, а так хотелось продемонстрировать, что я рассердилась по-настоящему.
Тут очень вовремя на кухне отщелкнулся электрический чайник, и я получила возможность скрыть свое поражение гордой походкой с независимым покачиванием бедрами – влево раз-два, вправо раз-два.
Если делать это чаще, получается не так выразительно, как задумывается.
Пусть посмотрит и пооблизывается, недостойный опер, поймет, чего он лишается на все время своего отпуска!
Пока я готовила кофе – две чашки, я не мелочная! – из комнаты не донеслось ни единого звука.
Меня это устраивало.
Приятно было думать, что Володька так сильно переживает, что даже дышит через раз.
Нужно будет еще с полчаса посохранять на личике ритуальную маску индейской недоступности, потом с презрительным выражением на вышеупомянутом личике нехотя уступить пошлым домогательствам, ну а затем выгнать Володьку к чертовой матери, принять душ и лечь спать.
В конце концов, то, что Володька женат давно и, как он постоянно врет – женат счастливо, – удобно по существу, надо быть справедливой, обоим.
Я взяла чашки в руки, напомнила себе выработанный план действий и посмотрела на стрелки настенных часов.
«Стоять смирно! – молча рявкнула я. – Если потратить полчаса на разборку, времени остается совсем ничего. Этот затюканный женатик сваливает от меня с омерзительной пунктуальностью, а быть дважды пострадавшей в один день – это уже перебор!»
Я помедлила, прикинув, что пятнадцати минут на ссору вполне хватит, если провести ее достаточно агрессивно и насыщенно.
Главное – не переборщить, а то Володька испугается всерьез, и я получу жалкое подобие, а не полноценное излияние… мгм… чувств.
В полном соответствии с продуманным тактическим планом я натянула на физиономию растерянное выражение и, скорбно глядя поверх всего, вошла в комнату.
То, что я увидела, заставило меня замереть на месте и сделать над собою титаническое усилие, чтобы не расплескать кофе.
Этот недостойный одевался! Причем делал он это быстро, суетливо, словно я его выгоняла!
– Стоять смирно! – скомандовала я теперь уже вслух и более мягко спросила: – Вы куда это собрались, юноша, можно узнать?
– Ну-у… – Володька разглядел, что в моих руках два кофе, а не два топора, и, смутившись, покраснел.
– Извини, Татьяна, – забормотал он, не зная, как себя вести.
Его форменные брюки, которые он не успел застегнуть, воспользовались паузой и свалились с него, сложившись гармошкой на полу.
Мужчина в трусах и носках – жалкое зрелище, кто в этом усомнится!
– Я думал, что ты… что мы… поругались и… – Володька продолжал нести какую-то ахинею, но я его не слушала.
Отвернувшись, я поставила чашки на журнальный столик и, не поворачиваясь, объявила, что мы с ним еще не доругались, что он еще не до конца выслушал мое мнение о своей жалкой персоне и что вообще, в конце концов…
В этот момент я повернулась и чуть не плюнула с досады: он опять разделся и уже залез под простыню.
Ну, что это такое?! Никакого понимания момента и сплошной прагматизм! Ну как можно поругаться с таким дураком? Вот и я не знаю!
Я села в кресло, заложила ногу на ногу, закурила и привела чувства в норму.
Увидев, что я страдаю молча и в одиночестве, Володька тоже закурил и начал бубнить что-то успокаивающее, но я его прервала.
– Ну и куда вы едете со своей благоверной? – жестко спросила я, беря чашку в руку.
– К северным оленям, – печально ответил Володька и вздохнул два с половиной раза. – В город Архангельск, у нее там родители живут.
– А ты себе на уме, майор! – съехидничала я. – Нашел себе жену из такой далекой Тмутаракани, чтобы тещу реже видеть? Стратег, блин!
Видя, что гроза пронеслась мимо, Володька привычно закатил глазки и затянул свою любимую песню.
– Я ее нашел, скажешь тоже! – хмыкнул он и вытер пальцем под носом. – Я еще не совсем сбрендил, Тань. Это она меня нашла, а я вовремя и не понял этого.
– Перестань хныкать, опер! – прервала я его разглагольствования. – Ты виноват во всем! Я обижена, и тебе нет прощения. Ты спер, похитил, тиснул, умыкнул – короче, стибрил – у меня возможность полноценного отдыха. В тот самый момент, когда я собралась наконец-то по-человечески отдохнуть от забот, ты выдернул у меня мужчину, себя то есть, и жизнь стала пресной и бессодержательной. О, горе мне, несчастной!
– А-а-а, – робко заблеял Володька и начал быстро дотягивать свою сигарету.
Я с интересом посмотрела на него.
– Что вам еще, юноша? – равнодушно спросила я. – Какое еще горе вы хотите мне причинить?
– А не могу ли я хоть как-то загладить свою вину? – спросил Володька и загасил окурок в пепельнице.
– Полностью исключено! – отрезала я, допила свой кофе и посмотрела на часы. – Прошло всего пять минут, а я подумала, что уже все двадцать.
