– Когда я увидел, что по набережной передо мной идут две женщины с лицами таитянок Гогена – в самом прямом смысле, не аллегорически, не похожие на таитянок Гогена, а совершенно буквально, будто они просто вышли из картины – я понял, что действительность начинает расслаиваться.
Я знаю, что многие считают его странным. У докторов наверняка нашелся бы для него вполне конкретный диагноз или даже несколько. Но он не слишком жалует всех этих мозгоправов и предпочитает носить с собой все то, что делает его мир непохожим на мир любого из нас.
Марк и раньше порой, случалось, как бы выпадал из реальности. Но этим вечером он попытался более точно описать то, что с ним происходит. «Ты не теряешь ощущение реальности, она никуда не пропадает, – сказал он, – это больше похоже на то, как если бы действительность вдруг расслоилась, и люди остаются в разных ее слоях».
Я встречала его на пустой станции, замотавшись в толстый шарф почти по самые глаза и спрятав руки в глубокие карманы пальто. Поезд из Москвы задерживался. Крошечное слабое солнце все ниже ложилось на горизонт, ветра не было, стужа, казалось, просто сочилась из неподвижного воздуха. Скоро уже начнет смеркаться. Наконец, поднимая снежную взвесь, показалась электричка. Налетела, погудела, остановилась. На занесенную снегом платформу из поезда сошло человека три, Марк был среди них. Его высокая, стройная фигура терялась в бесформенности зимней одежды. Он подошел, радостный и, как всегда, поначалу немного смущенный, и обнял меня. Опустив край своего шарфа, я уткнулась лицом в мягкую замшу его дубленки и пару секунд так простояла. Потом взъерошила его чуть начинающие редеть черные волосы.
– Шапка где? – спросила я, и сама улыбнулась тому, как по привычке строго прозвучал мой вопрос.
Марк растерялся, потом тоже улыбнулся.
– Да ну тебя, – отмахнулся он. – Нет шапки. Я так хожу.
– Вот и дуралей, – подытожила я, взяла его за руку, и мы пошли к металлической лестнице с обледенелыми ступеньками.
Автобус недавно ушел, следующего нужно было ждать еще полчаса, и мы решили, что за это время пройдем уже две трети нашего пути.
Мы обошли продмаг, в грязных окошках которого уже зажгли тусклый желтоватый свет, и выбрали узенькую тропинку, ведущую вдоль озера. Снегу нападало много, и нам, чтобы не увязнуть в сугробах, то и дело приходилось идти друг за дружкой. Разговаривать было неудобно, и мы в основном молчали. Но даже в этом молчании я чувствовала, что мы снова вместе, пусть и на какие-то несколько часов. Он был рядом, шел следом, я слышала, как скрипит снег под его сапогами. Я спросила, как Зоя, и он ответил, что все хорошо. «Хорошо, что хорошо», – сказала я.
Справа от тропинки возвышалась белая стена, собранная из бетонных блоков, что было за ней, я так и не знала, да и не слишком об этом задумывалась. Может быть, там должно было развернуться строительство, но райсовет отчего-то передумал или в центре кто-то поменял планы. Что тут могли строить? Для кого? Если производство, то кто бы на нем работал?
Слева начиналось озеро и временами тропинка подходила вплотную к самой кромке берега. Когда шли дожди, тут можно было ненароком поскользнуться и угодить в воду – по колено, а где-то и почти по пояс. Из снега торчали сухие стебли камыша и еще какой-то травы, название которой было мне неведомо, все просто называли ее тоже камышом, хотя камышом она не была. Темно-бурые головки камыша местами полопались, вспучившись белым пухом.
Тропинка снова вывела нас на дорогу, которая прямой линией, подобно городскому проспекту, рассекала сосновый лес. Кроны деревьев поднялись высоко над землей и стволы их с короткими обрубками сучьев казались зимой на редкость голыми. Идти стало легче. Марк поинтересовался, как мои дела, как Вита. Да как обычно дела, отозвалась я. Здесь мало новостей, он же знает. А Вита растет. Все путем, короче.
– И сосны, – выпустив облачко пара, проговорил Марк, остановившись и оглядевшись по сторонам, – все такие же… Люблю их.
– Такие же, – согласилась я. – Куда же им деться?
– А летом как они пахнут!
Я улыбнулась. А как они пахли лет двадцать назад!
– Пойдем, – я потянула его за руку.
Лес кончился и вокруг дороги раскинулось белое поле. Вдалеке виднелся остов трактора. Сколько помню, никому не было до него никакого дела. Превратиться в большой сугроб ему мешал только гуляющий по полю ветер. Но не сейчас, сейчас ветер гулял где-то в другом месте. На тракторной трубе сидела какая-то птица, наверное, ворона.
Мы вышли к садоводческому товариществу. Занесенные снегом дачные домишки пустовали в ожидании весны. Навстречу, громыхая дверцей кузова, проехал грузовик. По скользким доскам мы осторожно перешли через придорожную канавку, миновали еще пару дачных участков и свернули налево. Здесь дорога была узкой, из-за сугробов двум машинам сейчас было бы на ней никак не разъехаться. Снова шли вдоль леса. Дачи уступили место еще одному полю. Параллельно дороге поле пересекала вереница вышек с высоковольтными проводами. Подул-таки ветер, и из принесенных им облаков стали падать редкие снежинки. Начало темнеть, фонарей здесь отродясь почти не было, те, что одиноко стояли, возвышаясь над дорогой, пока не горели.
