Вокруг кружили чёрные дымящиеся тени. Я оказался в непроглядной ночи, в нескончаемой каменистой местности, среди одних камней, да валунов. И не мог различить ничего, кроме надвигающегося страха смерти. Тени двигались сквозь моё тело, будто я был невидимкой. И с каждым проходом тьмы чувствовал боль… и ужас, сравнимый только с самой смертью.
Рот широко раскрылся в безмолвном крике. Очередная тень прошла насквозь. Всего на несколько секунд я ощутил себя в теле хрупкой девушки. Меня топили, чьи-то сильные руки до боли сдавливали горло, и не хватало сил оторвать их от себя. Длинные, рыжие волосы закрывали широко распахнутые глаза, но я смог уловить мужской силуэт за разделяющей нас водной гладью. Тело наполнил холод от ледяной воды. Я чувствовал на себе, как девушка захлёбывается, словно мы были единым целым. Вода заполняла лёгкие жгучей болью. Меня охватил первобытный страх, но я был не в состоянии бороться. Исход оказался известен с самого начала. Отчаяние охватило меня вместе с девушкой, чьё убийство пришлось пережить. Я не мог закрыть рот из-за спазма гортани. Агония пожирала мозг. И вдруг всё исчезло также неожиданно, как и пришло.
Физическая боль ушла вместе с туманной тенью, скрылась в гуще таких же, как она, что блуждали повсюду, но внутри меня осталось отчаяние и глубокий страх смерти, пожирающий душу изнутри. Я упал на колени, закрыв руки ладонями. Не мог ни дышать, ни рыдать.
Следующая тень заставила меня почувствовать себя мужчиной, который сидел в окопе и стрелял по врагам. Адреналин разливался по телу, и я ощутил некое удовольствие от каждого выстрела из винтовки. Чужая смерть приносила эйфорию. Всего секунду. Пока в неприкрытую каской голову не попала шальная пуля. Боли не было, я упал. Чувствовал, как одежда пропитывается кровью, и жизнь стремительно уходит, возвращая меня к теням.
Я проснулся в холодном поту, вскочил с кровати жадно всасывая воздух. Отдышался. Рефлекторно ощупал голову, проверяя целостность. В ушах отдавался слабый звон, словно меня оглушили во сне. Кошмары приходили каждую ночь. Год за годом. Все мои семнадцать лет.
Мокрая от пота футболка противно прилипла к телу. Я остановился возле зеркала, висящего на стене. На меня смотрело бледное лицо с короткими белыми волосами, которые слишком походили на седину, и выглядели нелепо на фоне тёмно-коричневых бровей. Зрачки ярко-голубых глаз оказались расширены, будто я принимал запрещённые вещества. Самое время избавиться от этого состояния и войти в новый день.
Я вышел из крошечной комнаты, где едва помещалась узкая кровать, которую не меняли после усыновления в детстве, и письменный стол. Вместо шкафа хранил вещи на полках и в ящиках под кроватью. Деревянные половицы звонко скрипели под ногами, и даже плотный ковёр не сглаживал стоны старого дома.
Перед тем, как помыться в ванне, которую приходилось делить с «братьями и сестрами», я засыпал её чистящим порошком. Подождал пару минут и принялся отмывать чугунную поверхность, в которую намертво въелись большинство пятен. Меня доводила до паники одна мысль мыться в месте, где оставались частички кожи других людей. Это казалось настолько противным, что от одного намерения лицо искривлялось в ужасной гримасе.
Я вновь пришёл к завтраку последним. Достал из шкафа хлопья и залил их молоком. Опекунов не было дома, как всегда в это время. Солнечный свет пробивался из запыленного окна яркими полосами, кочевавшими с пола на стол.
– Как спалось? – с издёвкой спросил Рахим – парень на год меня младше. Ему доставляло удовольствие унижать других, или того хуже.
– Как всегда, – процедил я сквозь зубы, не поворачиваясь.
– Сколько раз за ночь умер, а? – Рахим продолжил, демонстрируя широкую улыбку.
– Не слушай его, Морфей! – неожиданно за меня заступилась Ирида и отвесила оплеуху сидящему рядом задире.
Я взял тарелку и присел за большой стол, где мы собирались каждое утро, а иногда и вечер. Ирида улыбнулась и передала мне ложку из стакана с приборами.
– Есть планы на день? – поинтересовалась она, убирая за ухо прядь каштановых волос, которые при дневном свете приобретали золотистый оттенок.
– Нет, – ответил я с набитым ртом.
Рахим встал из-за стола, небрежно кинул тарелку в раковину и, накинув на плечи джинсовую куртку, спешно вышел из дома. Остальные дети сидели молча, отрешённо. Близнецы-аутисты двенадцати лет не замечали мир вокруг, и постоянно уходили в себя. А десятилетняя девочка с сильной задержкой в развитии вместо завтрака раскрашивала фломастерами динозавра в альбоме, пока тарелка с хлопьями опасно зависла на краю стола.
Мы все были с «особенностями», но достаточно взрослые, чтобы опекуны оставляли нас одних на целый день в выходные. В остальные дни нас возили в спецшколу, которая могла сравниться лишь с непрекращающимися кошмарами по ночам.
Я знал Ириду с пяти лет, с тех пор как меня усыновили. Не для того, чтобы любить, за детей с психическими отклонениями хорошо платили по государственной программе социализации сирот. Опекуны выполняли все обязанности по «списку», но не более того. Суровая правда жизни. У Ириды прогрессировала шизофрения, отчего девушке приходилось постоянно принимать лекарства. Каждое утро и вечер по десять пилюль. Из-за недуга она сильно отставала в развитии по сравнению со здоровыми сверстниками.
