Петербуржца всегда изображаютъ сухимъ и порой даже мрачнымъ эгоистомъ; выражается онъ безжизненнымъ, оффицiально-газетнымъ слогомъ; имѣетъ даже отвращенiе нѣкоторое къ кореннымъ русскимъ словамъ. Все это, правда, пожалуй, – но есть предметъ, о которомъ петербуржецъ любитъ особенно поговорить и поговорить съ жаромъ; когда онъ становится такъ-же уморительно краснорѣчивъ, какъ петербуржскiй публицистъ, разсуждающiй о политикѣ г. Бисмарка, или о смерти г. Мокара.
Этотъ предметъ, эта любимая и неистощимая тема – умственное, нравственное и всякое другое превосходство города Санктпетербурга не только надъ прочими городами обширной россiйской имперiи вообще и надъ невѣжественной Москвой въ особенности, но чуть-ли даже не надъ всѣми городами Европы.
Петербуржецъ считаетъ себя, первое, за человѣка образованнаго, который разнымъ наукамъ у нѣмца обучался, – а всю Россiю за дикую и невѣжественную страну. Прислушайтесь, и откроются вещи прелюбопытныя. Напримѣръ, чтó знаетъ петербуржецъ о народѣ, какiе разсказы ходятъ въ петербуржскихъ кружкахъ про мужиковъ, какъ въ нихъ представляется крестьянскiй говоръ?
По-русски петербуржецъ вообще разумѣетъ довольно плохо; быта русскаго совсѣмъ не знаетъ; сближается съ народомъ только трясясь на дрожкахъ, или катя въ санкахъ, когда онъ съ извощикомъ любезно разговариваетъ. Освѣдомится какой губернiи, и положимъ, что извощикъ изъ Опскова, – вотъ ужь нашъ цивилизованный мудрецъ и улыбается: какъ, дескать, смѣшно эти мужички говорятъ. Въ былое время спрашивали еще: помѣщичiй-ли, или государственный? «Мы господскiе», отвѣтитъ извощикъ. И чудно это покажется петербуржцу: «господскiе», а не помѣщичьи. Во глубинѣ души странно ему слышать такiя слова; онъ даже увѣренъ, что извощикъ слово «господскiй» употребилъ единственно по невѣжеству.
Это любезное заигрыванiе съ народомъ весьма любопытно. Теперь, уже многiе цивилизованные петербуржцы, разговаривая съ мужиками, на вы больше говорятъ. Вы – это символъ вѣжливости, шагъ по пути прогресса, признанiе личности простого человѣка. Вѣдь право-же такъ думаютъ истые петербуржцы. Вспомните какiе споры шли о томъ, какъ въ воскресныхъ школахъ мальчикамъ говорить: ты или вы, и какiя горячiя обличенiя сыпались на голову тѣхъ, кто предлагалъ ты говорить. Почему-то это ужасомъ казалось; а почему – въ толкъ взять трудно. «Пусть вамъ мальчикъ ты говоритъ», учили цивилизаторы, «а вы все-таки ему вы говорите». Ну, и говорили.
Но еще лучше поддѣлыванiе подъ народный говоръ. По мнѣнiю петербуржца, крестьянинъ не можетъ двухъ словъ связать безъ различныхъ уснащиванiй и украшенiй рѣчи, въ родѣ словъ «значитъ, теперича, того» и т. п. Анекдоты, которыми увеселяютъ петербуржскiе знатоки народнаго быта честныя компанiи, конечно, касаются невѣжества и грубости мужиковъ. Основа: незнанiе чего-нибудь весьма простого и незнанiе чисто внѣшнее. То мужики идутъ смотрѣть какъ пузыри спущаютъ, то про телегринъ, или пароходъ разсуждаютъ; то препираются о разницѣ между бонмой и ядромъ. Конечно, они показываютъ при этомъ яркое невѣжество и говорятъ чуднӹя слова. «Теперича, значитъ, мы братцы, это, значитъ, идемъ и теперича, значитъ, это идемъ», – такова народная рѣчь этихъ анекдотовъ.
И чѣмъ больше «теперича» будетъ въ разсказѣ, тѣмъ бòльшее удовольствiе доставитъ онъ слушателямъ. А разскащикъ считаетъ себя глубокимъ знатокомъ народнаго быта. Помню, разъ потѣшалъ публику подобный знатокъ. Ѣхали мы въ коляскѣ за-городъ. Публика грохотала. Разскащикъ былъ на верху блаженства; извощикъ прислушивался. – «Ну что?» обратился онъ къ извощику: «хорошо?» Лицо разскащика сiяло самодовольной улыбкой: онъ видимо ожидалъ утвердительнаго отвѣта. – «Это что-же вы представляли: какъ баре надъ мужиками смѣются?» спросилъ его извощикъ, видимо оскорбленный всей этой дурацкой потѣхой. Но разскащикъ, по грубости душевной, не понялъ какъ звучалъ отвѣтъ простого человѣка и вѣроятно къ своимъ забавнымъ разсказамъ прибавилъ и отвѣтъ извощика, уснастивъ его достодолжнымъ количествомъ «значитъ» и «теперича».
Другой, живя на дачѣ, тоже задумалъ сближаться съ народомъ и совсѣмъ было сблизился съ булочникомъ, какъ вдругъ тотъ его мѣсяца черезъ два «мусьёй» обозвалъ.
Это внѣшнее отношенiе, это заучиванiе чуднӹхъ рѣченiй нерѣдкость даже въ нашей литературѣ. Былъ-же возведенъ одинъ молодой описыватель крестьянскаго быта въ генiи за то, что русскаго мужика дуракомъ изобразилъ, потому-де – грубъ и невѣжественъ русскiй народъ. Это пожалованiе въ генiи было совершено, само собою разумѣется, «Современникомъ», ибо сей журналъ любитъ возводить своихъ молодыхъ сотрудниковъ въ генiи. Впослѣдствiи сей юный генiй былъ развѣнчанъ тѣмъ-же «Современникомъ», гдѣ на его сочиненiя злая пародiя помѣщена была даже. Еще позже опять въ «Современникѣ»-же признанъ былъ за симъ-же писателемъ талантъ, но его упрекнули за обычай въ каррикатурѣ изображать русскiй народъ. Но по вѣчной иронiи жизни, въ томъ-же номерѣ «Современника» была помѣщена повѣсть «Подлиновцы», замѣчательная отношенiемъ автора къ изображаемому имъ бурлацкому быту.
Ясно, что авторъ, г. Рѣшетниковъ, господинъ цивилизованный и гуманный. Онъ даже индѣ заступается за бурлаковъ, оправдываетъ ихъ; описанiе прерывается сантиментальными восклицанiями иногда ни къ селу, ни къ городу. Ѣсть бурлакъ, – авторъ восклицаетъ: «ахъ, ты жизнь горемычная!» Барка плыветъ: опять то-же восклицанiе. Разжалобить читателя хочетъ. А невѣжество какое! Деревенскiе мальчики – деревня отъ Камы недалече – не знаютъ, что значитъ плавать, не вѣрятъ, что можно выучиться плавать. Мало того, удивляются, что камни въ водѣ тонутъ – должно воды никогда не видали. Думаютъ, что если провернуть дыру въ баркѣ, то вода изъ нея вонъ выбѣжитъ. Бурлаки не знаютъ какой они губернiи. А описанiя: поѣли, поспали, пѣсню запѣли, выпили, луку купили. Потомъ на слѣдующей страницѣ опять спали и ѣли, и сушоной рыбы купили. Черезъ страницу, въ городѣ мужикъ карету увидалъ: удивился за чѣмъ она? Не мѣшало-бы автору придумать какое-нибудь остроумное предположенiе: дескать она ему печкой показалась, или что-нибудь въ этомъ родѣ. Разговоры больше изъ односложныхъ словъ состоятъ. Стоитъ выписать двѣ-три сцены.
