Набег русов на Амастриду в 907 году
Пожалуй, самыми интересными, плодотворными и загадочными остаются отношения Древней Руси и Византии. При минимуме древних источников исследователи скурпулезно пытаются изучать каждый манускрипт, попавший к ним в руки. Первыми документами, которые проливают свет на контакты руси и Византии, считаются «Бертинские анналы», «Житие Стефана Сурожского» и «Житие Георгия Амастридского». В «Бертинских анналах» хронист повествует о мирной миссии послов от народа рос (Rhos) в 839 году к императору Феофилу. Исследователи ошибочно объявили о существовании некоего Русского каганата, в то время, как это были послы с Балтики [1]. «Житие Стефана Сурожского» рассказывает о походе русской рати под предводительством Бравлина из Новгорода в Крым. Историки предлагают датировать сей факт временными рамками конец VIII—IX-первая половина X вв., тогда как рейд русов состоялся во второй половине X века (примерно в 976/977 гг.) [2].
Еще одно житие – Георгия Амастридского упоминает набег русов на Амастриду. Первый издатель русского перевода текста В. Г. Васильевский на основе стилистического анализа текста предположил, что события происходили в период 820—842 гг. [3, LXXXVI—LXXXVII]. Большинство исследователей в целом соглашаются с такими датами, хотя некоторые пытались связать поход с экспедицией Аскольда и Дира в 860 году и даже Игоря в 941 году [4, с. 129].
Однако, мы наравне со стилистическими изысканиями, присмотримся к фактуре, присутствующей в древнем манускрипте. Для этого обратим внимание на другой документ той эпохи. Во время набега русов на византийскую столицу в 860 году появились проповеди святейшего Фотия, архиепископа Константинопольского – отклик на происходящие события. Относительно случившегося было сказано буквально следующее: «…из-за этого выполз народ с севера, словно устремляясь на другой Иерусалим, и народ поднялся от краев земли, держа лук и копье; он жесток и немилосерд… коварный набег варваров не дал молве времени сообщить о нем, чтобы были обдуманы какие-нибудь меры безопасности, но сама явь бежала вместе с вестью – и это в то время, как нападали оттуда, откуда [мы] отделены столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней…» [5, с. 31—35]. В другой гомилии Фотия читаем: «Ведь вовсе не похоже оно на другие набеги варваров, но неожиданность нападения и невероятность стремительности, бесчеловечность рода варваров, жестокость нравов и дикость помыслов показывает, что удар нанесен с небес, словно гром и молния… Народ незаметный, народ, не бравшийся в рассчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел как солому или ниву населяющих эту землю» [5, с. 56—57].
Как видим, Фотий не знает, что пришли конкретно русы – «выполз некий народ с севера», незаметный, но приобретший широкую известность, именно, после этого жестокого нападения. Надо полагать, ранее Византия с этими варварами не сталкивалась, набег явился полной неожиданностью, поскольку Империя была «отделена многими землями, племенами и морем» от нападавших. Таким образом, до сего дня русов-агрессоров в Византии не бывало. Тогда, надо понимать, что нападение на Амастриду было после данного погрома южных черноморских территорий Византии.
Этот же вывод подтверждает и автор «Жития Георгия Амастридского»: «…Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия…» [3, с. 64]. Теперь мы отмечаем, что во времена написания «Жития…» русы уже были широко известны. Про набег русов вспомнил в первые годы X века Никита Давид Пафлагон: «В то время запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов, народ, называемый Рос, по Эвксинскому Понту придя к Сенону и разорив все селения, все монастыри, теперь уже совершает набеги на находящиеся вблизи Византии острова…» [4, с. 135]. При этом, в те же годы тот же автор отмечал, что «в Амастриду стекаются, как на общий рынок, скифы, населяющие как северные берега Эвксина, так и южные» [4, с. 137], но ни слова не обронил про ужасное нападение на Амастриду тех самых, уже известных русов, одного из скифских народов. Таким образом, очевидно, что для Фотия набег русов – еще неожиданность, некий народ с севера, а в «Житие…» уже – русы, которых все знают, потому что они нападали и на Константинополь, и на сопредельные территории. Следовательно, «Житие…» написано после гомилий Фотия, которые датируют 860 годом, а, значит, нападение на Амастриду случилось после 860 года.
В таком случае, становится понятным и правильным отнесение «Жития…» в парижском каталоге к X веку, хотя современные исследователи и считали это ошибочным [3, XX]. Тогда, можно согласиться с мнением В. Г. Васильевского, что поход Игоря в 941 году не успел бы попасть в рассматриваемый манускрипт. Надо полагать, что событие, о котором рассказывает древний автор «Жития…», как о чуде, совпадает с походом на Константинополь Олега Вещего в 907 году.
