– Ваше имя?
– Демиан Ург, – прозвучал спокойный и уверенный ответ, а после короткой паузы игривое дополнение. – Можно просто Деми.
Он с нескрываемым любопытством рассматривал кабинет, вальяжно и даже слишком непринуждённо раскинувшись в гостевом кресле и вертя головой. Его внимание привлекли картины, висевшие на стенах – по одной на каждой, а было их, как ни странно, пять. Кабинет имел форму вытянутого пятиугольника. Демиан представил, что на чертежах в технической документации он напоминал домик, нарисованный дошколёнком. Картины больше напоминали живые обои. Это не были мёртвые, застывшие во времени и на холсте каракули. В четырёх изящных белых рамочках сами по себе существовали разные силы природы – всем известный квартет стихий. В одной, чуть потрескивая, неуёмно плясало пламя; в другой (что напротив) – откуда-то сверху и неизвестно куда вниз (но всё в границах рамки), едва журча, текла вода; в третьей – из кома земли росла, увядала, умирала и вновь росла трава; а в четвёртой – посвистывая, носились ветра. Последние две картины украшали смежные стены, сходившиеся друг с другом острым углом, образуя крышу того самого условного домика дошкольника. В обеих стенах были двери. Демиан вошёл сюда через ту, что была рядом с картиной земли. Что было за другой, он не знал.
– Прежде чем встретиться с хозяином, вы должны успешно пройти небольшое собеседование. Так что давайте сосредоточимся.
Слова звучали мягко, но с очевидной настойчивостью. Демиан быстро скомкал свои размышления, зашвырнул их в дальний угол своего подсознания и обернулся.
– Прошу прощения. Конечно… – уступчиво протянул он, ища глазами бейджик собеседницы. – Серафима. Так?
Девушка кивнула. На вид она была ещё подростком, раза в два моложе Демиана. Белокурая, с длинными, достающими до поясницы, вьющимися волосами и утончёнными изящными линиями всего тела. «Если в детстве она была пухленькой, как и все малыши, могла бы на утренниках изображать Амурчика» – подумал Демиан, зачарованно глядя на неё. Однако особа эта была не из тех, с кем хотелось сюсюкаться. Юность казалась обманчивой, стоило заглянуть ей в глаза. Не старые (вокруг ни морщинки), не уставшие и не потускневшие, но бесконечно глубокие и переполненные. Годами, опытом, мудростью. Глаза не то чтобы взрослого человека… Скорее, вообще не человека.
– Зачем это собеседование, эта фикция проверки и знакомства, если вы и так про меня всё знаете? – Демиан решил экстерном проскочить нелепую, как ему казалось, формальность.
– Мы-то про вас всё знаем. Но знаете ли про себя вы? – ответила Серафима настолько увесисто, что Демиану не захотелось препираться.
Серафима деловито раскрыла какую-то тоненькую папку и ненадолго погрузилась в чтение. Демиан понял, что это его личное дело, и огорчился тому, сколь скромных оно размеров. Ожидая следующего анкетного вопроса, он заглянул собеседнице за спину. На стене прямо позади неё висела пятая картина – пустая рамочка. «Концептуально, – признал Демиан. – Но не до конца понятно». Признавшись себе, что пустоту до конца понять невозможно в принципе, он сфокусировался на столе своей визави. В центре на самом краю столешницы золотистого цвета стояла табличка с надписью «Руководитель SR-отдела Серафима».
– А SR – это что? – не выдумав ответа, решил уточнить Демиан.
– Soul resource. Наподобие вашего Human Resource, только Soul, – не отрываясь от записей, ответила Серафима.
– А я, дурак, думал, это что-то с сексом связанное. Ну, или с секретами, на худой конец…
Ледяной взгляд Серафимы был доходчивее самых горячих и эмоциональных комментариев, от которых она воздержалась, ограничившись простым:
– Так. Приступим. Расскажите немного о себе, Демиан.
– Да вы шутите?! Мне рассказывать всю жизнь, которую вы лучше меня знаете?
– Я всего лишь хочу понять, что значимо для вас, и что вы выделите.
– Хм. Ладно. Начну с того, что я, скорее, человек слова, нежели дела. Это не значит, что не отвечаю за слова или что я бездельник. Просто кто-то думает, прежде чем сделать. Кто-то делает, прежде чем подумать. Кто-то и вовсе просто делает. А я больше всего думаю. В какой-нибудь Древней Греции меня бы назвали философом или теоретиком. А у нас по должностной инструкции я назывался криэйтором.
– То есть, по сути, вы человек искусства.
– Нет! Точно нет. Я человек творчества, что и явствует из названия должности. Слова так несправедливо недооценены. Они – клад, скрытый не от глаз, как обычно, а от ушей. Ну, и иногда от умов. Искусство, очевидно, – это что-то искусственное, надуманное, словно вторичное по отношению к реальности. Это ремесло создания объектов искусства из собственных умений, знаний и навыков. Я же творю из ничего, из чистой энергии воображения и вдохновения. Я не умею ни петь, ни рисовать, ни писать, но делаю это. И делаю хорошо, потому что искренне. Вот в чём отличие гениальности от посредственности. Творчества от ремесла.
– Значит, ваша характеристика одним словом – тщеславие? – уточнила Серафима, собираясь делать пометки.
