Скромный завтрак Владимира Петровича подошел к концу, положенная после приема пищи горсть таблеток была запита чаем. Вставать из-за стола совсем не хотелось. Отложив в сторону листок отрывного календаря с безрадостным пейзажем Левитана и стихами Есенина «Нивы сжаты, рощи голы…», которые он только что прочитал, Владимир Петрович подумал: «Хорошие стихи». Почувствовав горечь во рту, оставшуюся после лекарств, налил воды в стакан и выпил его не спеша, в несколько приемов, переводя дыхание и смакуя – как житель пустыни, только и знающий настоящую цену этому напитку; со стороны могло показаться, будто он дегустирует что-то изысканное. Покончив с горечью, принялся бесцельно разглядывать пятнистую буренку на пакете молока. Буренка счастливо улыбалась и по коровьим меркам была хороша. Ее русую косу украшал розовый бант, а большие добрые глаза обрамляли густые черные ресницы. «Да, корова – это жизнь», – констатировал Владимир Петрович и надолго задумался.
Набежавшие воспоминания унесли его в начало весны далекого сорок третьего, в низкий полутемный сарай, крепко пропахший навозом, куда согнали их под дулами автоматов; забыть это было невозможно. Вовке тогда казалось, что провели они в том сарае вечность – злые небритые деревенские мужики да такие же юнцы, как он. Разбираться с ними никто не торопился, потому как знали блюстители наверняка, что скоро потянутся жены да матери вызволять своих и понесут последнее. Стояли они в напряженной тишине, переминались с ноги на ногу, коченели от холода; иногда кто-нибудь из задержанных мочился в углу сарая. В каждом томились глубоко спрятанная ненависть и неглубоко залегающий страх. Иногда охранник выкрикивал в приоткрытую дверь чью-нибудь фамилию и командовал: «На выход!» Вовка, напуганный до смерти, готов был расплакаться от невозможности что-либо изменить, но держался как мог и лишь плотнее прижимал локти к бокам, будто так можно было сберечь спрятанные деньги. От одной лишь мысли о том, что он вернется к матери без коровы, невыносимо становилось на душе и хотелось выть от отчаяния.
Про то, что корова в Индии – священное животное, Вовка узнал на уроке истории. Это нисколько его не удивило, так как Вовке к тому времени уже был доподлинно известен священный коровий статус. Никакого другого статуса у их Нюрки и быть не могло, поскольку Нюрка во всех смыслах кормила, одевала и обувала все их многодетное семейство. И стоять бы этой самой Нюрке в колхозном стойле и довольствоваться скудным пайком, да – слава богу! – не сподобилась советская власть организовать колхозы в городах. А означало это, что физиологические циклы коровы Нюрки не подпадали под коммунистическое влияние и регулярно доилась она исключительно в интересах Вовкиной семьи. Несмотря на Нюркины старания, молока дети вдоволь не пили: большая часть его продавалась и обменивалась на рынке, чтобы иметь все остальное: от постного масла и муки – до ботинок и школьных ранцев.
Семья Вовкина жила в ту пору в частном секторе Самары, в собственном доме с маленьким двором, хлевом и огородом-садом в придачу. Поселились они в Самаре в начале тридцатых. Благодаря решению отца перебраться в город семья была спасена от рабского колхозного труда и страшного поволжского голода.
Распределение обязанностей в семье было простым: мать воспитывала детей и вела хозяйство, дети во всем помогали матери, а отец занимался двумя вещами: добывал корма для коровы или пропадал на городском рынке. Рынок был местом приложения отцовых выдающихся способностей дешево купить и дорого продать. Вот так, коровьими стараниями да отцовской спекуляцией, и выживала семья.
В оправдание Вовкиного отца надо сказать, что к спекуляции подтолкнула его, как ни странно, советская власть, для занятия только этой сомнительной трудовой деятельностью не требовавшая правильного социального происхождения. А происхождение у отца было на самом деле не то, поскольку женат он был на дочери богатого кулака. И первое же после переезда в город трудоустройство Вовкиного отца на самарском пивном заводе, да к тому же вместе с тестем (что явилось непоправимой ошибкой), происхождение которого было не просто не то, а совсемне то, окончилось ровно через месяц. За это время бдительные органы не без помощи бдительных же граждан успели разузнать, что к чему. В итоге заводское начальство посчитало невозможным держать на должностях грузчиков двух родственных элементов с антисоветским прошлым.
Для Вовкиной семьи это событие стало поворотным. Но не столько потому, что пропали последние иллюзии по поводу взаимоотношений с государством, сколько потому, что пропал источник дешевых отходов производства пива – солодовых ростков для коровы, из-за которых выбор и пал на пивзавод: отпускали их по бросовой цене только рабочим завода. Недолго думая, отец с тестем купили лошадь, и отец в сезон стал ездить в пригород, благо было недалеко, косить на неудобьях сено для очередной Нюрки. А вдобавок занялся извозом и прочно обосновался на рынке, где его скоро стала узнавать каждая собака.
