В 90-х годах было особо туго с деньгами. Папа работал токарем в Коммунхозе, зарплату регулярно задерживали. Мама мыла полы в Центре Занятости Населения. Доходило до того, что денег не хватало даже на хлеб. Благо, мы выращивали много картошки – на своем огороде и на поле, на котором Сельсовет выделял земли, люди огораживали пустующие участки и садили овощи ещё и там. Вместо хлеба обычно была печёная картошка. На обед суп на сале, жареный или варёный картофель с солёным огурцом или квашеной капустой. Вместо чая, который был не всегда, мы пили морс или отвар шиповника. Папа слыл заядлым курильщиком и без сигарет у него кружилась голова, тогда он выгребал из поддувала печи окурки и курил их, либо самосад, от которого потом долго кашлял.
Позже папе под зарплату стали давать хлеб. Иногда он приносил халлу или сладкий батон с маком – это был настоящий праздник.
Однажды всю зарплату выдали сладкими сырками. Коробок пять, наполненных сырками в пластиковых баночках и в фольге, хранились на полу в летней кухне и потихоньку съедались нами – детьми, почти никогда не видевшими сладкого.
Как-то папа с работы принёс маме туфли. В этих замшевых, на высокой шпильке туфлях мама лишь раз сходила на 1 сентября и сказала, что больше даже не наденет. Они ей показались слишком неудобными. Так туфли пролежали у нас в диване до моих студенческих лет, мода на такие модели сто раз изменилась и в них можно было с охотцей щеголять по коридорам университета.
На 8-е марта к папе в контору приехала группа людей, торгующих косметикой, и он набрал нам с мамой кучу всего: палетку теней для глаз с кислотными оттенками, духи, лаки для ногтей и ещё много чего интересного. Мама использовала свои любимые коричневые оттенки и убрала тени в ящик серванта. А в конце седьмого класса, когда мне вздумалось краситься, я их оттуда достала.
Денег на то, чтобы одеть нас к школе и купить необходимую канцелярию, катастрофически не хватало. И тогда мама с папой на все выходные уезжали в тайгу за черникой, клюквой или брусникой. Если находили нехоженые полянки, то умудрялись набирать по пять или шесть ведер. Потом мы всем семейством её перебирали – чистая ягода дороже продавалась. На вырученные деньги они нас и одевали.
Огромная любовь родителей к природе наложила отпечаток и на наше с братом сознание. Мы не представляли весны, лета и осени без еженедельных вылазок на мотоцикле в лес. Лес с благодарностью одаривал своими плодами: грибами, ягодами, кедровыми шишками.
А ещё родители держали свиней, которые иногда приносили приплод. Малюсеньких парасюшек продавали, а больших откармливали, и в ноябре, когда обычно закалывают скот, мы искали покупателей. Мясо взвешивали на весах в «нашем» магазине, так мы обычно называли магазин, расположенный ближе всего к дому, и тут же продавали. Одно время даже разводили кроликов, но их приходилось при забое подвешивать и колотить дубиной по голове, при этом они истошно пищали, поэтому позже папа решил, что кролики нам не нужны, обойдёмся.
Ещё в доме имелось два инкубатора и с зимы по конец весны родители в нём выводили цыплят. В то время случались частые перебои электроэнергии. Папа прибегал с работы, растапливал печь в бане и с мамой они переносил инкубаторы туда, так как яйца не должны были охладиться. Несколько раз в день их переворачивали, а в сам инкубатор подливали воду и следили за температурой. Цыплята вылуплялись не из всех яиц. Да и те, которые рождались, не всегда долго жили. Слабые погибали ещё не успев подсохнуть, иногда сильные заклёвывали хиляков насмерть.
Всё видели мы своими глазами, но это никоим образом не повлияло на нашу психику, как модно об этом говорить сейчас. Мы с братом росли вполне адекватными детьми, понимающими, что кусок мяса или куриное яйцо не растёт на полке в магазине. А ещё мы были скромными, не имеющими привычку клянчить что-то у родителей. И когда нам покупали один на двоих шоколадный батончик, никто из нас не кусал больше другого, потому что нужно было оставаться честными друг перед другом…
А сейчас обо всём этом подробнее.
Я сидела на плечах папы и крепко цеплялась ручками за его волосы. Мы гуляли по парку. Папа специально шагал у самого бордюра, потом вдруг запрыгивал на него, спрыгивал, запрыгивал снова и спрыгивал, так и шли. Мне было очень весело. Мимо нас прошёл мужчина, у которого тоже на плечах удобно расположилась маленькая девочка, вероятно, его дочь.
– Пап, а как зовут ту девочку?
– Может, Маша. Может, Глаша. Кто ж её знает, – шутил он.
– Как не знать? – удивлялась я и думала, что он лукавит, ведь папа всегда всё знал.
– А сколько ей лет?..
– Скорее четыре, но, может, и три.
Я пожимала плечами и время от времени оглядывалась на мужчину.
Андрей бежал впереди, а мама шла рядом с нами.
– Мама, а ты папина жена?
– Да, – от неожиданного вопроса она засмеялась.
