Часть 1. Ненужная дочь. Глава 1
Глава 1.
Ненужная дочь
В квартире
дубак. В щели, размером с палец, деревянных оконных рам, неимоверно сквозило.
Но Маша, натянув на костлявое тело джинсы и растянутый старый свитер, все-таки
села на подоконник.
Стрелка
настенных часов громко щелкнула. Пять часов вечера. До прихода родителей около
часа – успеет покурить и возможно, перекусить.
Внизу у
подъезда сплетницы. Чешут языками, жадно обсуждая ее семью, которую семьей язык
не поворачивается назвать. Так, оболочка. Она сама по себе, мать и отец – сами.
Они дружат с сорокоградусными парами спирта, с трехзвездочным портвейном, с
килькой с вылупленными глазами, утопленной в томатном соусе, словно в крови, с
собутыльниками, которые сменяют друг друга как настенные листы календаря.
Каждый день новые. А она, дочь, у них одна. Всегда. Но они об этом давно уже
забыли.
Чиркнула по
коробку. Запах горящей спички. Затянулась. Никотиновый дым плывет вокруг
бледного лица. Приходится жмуриться. Глаза карие – вечно круглые, словно
застывшие в изумлении от этой жизни, слезятся. А снизу слышны голоса соседок.
– Они
венчались. А все одно – живут во грехе.
– Да ты
что! – пожилая женщина с короткими волосами, бывшими когда-то явно седыми,
но сейчас выкрашенными в красный цвет, наигранно всплеснула руками.
И не надоело
им? Десятый, а то и сотый раз, по кругу одно и то же.
Маша грустно
усмехнулась, прислонилась лбом к стеклу. От дыхания образуется бесформенное
запотевшее пятно. Стирает его, нервно покусывая губы.
– Я и
говорю, венчанные! – вскрикнула соседка Маши с третьего этажа. –
Венчанные!
Оглохнуть
бы, да второй этаж – и видно хорошо, и слышно отлично. Жаль только слушать
приходится про себя же и свою семью. Противно.
– А что
за грехи то? – малиновые волосы вся подобралась от интереса, сжалась,
превратившись и без того худой дамы в сухую маленькую старуху. Одни уши и
видать.
– Так
они когда-то, раньше, – соседка махнула рукой в сторону, показывая жестом,
что давно, далеко и не правда, – хорошо жили. Ну как все – ни больше, ни
меньше, а как к зеленому змею пристрастились, так и началось.
– Что
началось? Что за змей такой? – спохватилась вторая дама.
– Ты
как будто вчера родилась! – обе одновременно цокнули, первая от
возмущения, вторая от обиды.
Маша
усмехнулась, снова затянулась, закашляла – крепкий красный бонд – отец курил
только такие. На улице пасмурно, начинает темнеть. Она уже видит своё отражение
в стекле – темные глаза, плотно сжатые губы. Кажется, они на пол лица. «Маша, у
тебя красиво очерченный рот» – любила повторять ее учительница английского
в школе. С пятого по девятый класс она говорила ей одно и то же.
– Мишка
то сварщик на нефтезаводе, хорошо зарабатывает, квартиру вот эту от работы
получил, а Аннушка, жена его в десятой медсанчасти всю жизнь врачом
проработала, а сейчас медсестрой бегает, разжаловали. Ее говорят, хотели
уволить, уж больно выпить она любит, да пожалели, ребенок все-таки у них. И на
что оно им, пьянь эта – не пойму!
– А
грех-то где?
Обе
сплетницы замолчали.
– А это
тебе не грех?! – вскрикнула жительница ее дома. – Пить почем зря, а
ребенка на произвол судьбы бросить, это тебе не грех? Ей пятнадцать…или
семнадцать, не помню точно, скорее пятнадцать.
– Семнадцать…–
лениво прошептала Маша.
– А она
уже сама по себе, того и гляди принесет им в подоле, а в квартире срам и смрад!
– В
подоле! Вот еще! – Маша недовольно скривилась, а сплетница все продолжала:
– Школу
прогуливает, до ночи гуляет где-то, ходит как оборванка, вечно холодная и
голодная.
Маша
порывисто выдохнула:
– Сама
ты холодная!
– А в
доме проходной двор! Пьянь одна к ним в квартиру идет, мужики всех возрастов! И
кем она вырастет? Кто знает, что там у них происходит?
– Да
угомонитесь вы. – Маша поморщилась от отвращения, мотнула головой,
спрыгнула с подоконника, бросив на прощание окурок в форточку.
В животе
привычно заурчало. Интересно, она когда-нибудь была сытой? Вот чего-чего, а
этого она не помнит. Кажется, она хотела есть всю свою сознательную жизнь.
Она вышла из
своей комнаты, прошла по длинному коридору, мимо дверей в ванную, в зал и
заглянула на кухню. На столе гора бутылок из-под водки, обгрызенные корки
черного хлеба, остатки кильки, что смотрит на нее из красного кровавого моря
черными горошинками, кусок сала с прилипшей к нему волосинкой, заветренная
колбаса. Пол в черных разводах от обуви – надо же, уже и разуваться перестали…
Покрутилась
над столом – кильку только из-за этих вот выпученных глаз есть ни в жизнь не
станет, остальное – доверия и аппетита не вызывало. Открыла кухонные шкафчики –
сухари, крупа – в ней она как-то видела рыжих муравьев, пачка чая; холодильник
– мышь повесилась и три яйца.
Взяла их,
набрала в кастрюлю воду и бросила поочерёдно. Всплыло только одно. Два других
рискнула пожарить.
Вкусно. Хоть
и пригорели. Жарить вновь пришлось без масла. Но мало. Очень мало. От слова
совсем. Лишь раздразнила себя.
Маша
облизнула вилку, отодвинула тарелку, вновь облизнула – надо же, уже и зализала
до блеска. Вылизала бы еще и тарелку, да в дверь постучали.
