Я непосредственный участник этой истории, многое мне рассказал сам Франц Аскольдович Курт, кое-что ротный повар ефрейтор Хлебонасущенский, он по собственной воле, втайне от полковника, взял на себя заботы ординарца. Не раз выручал Батю (так прозывали командира, за глаза, конечно). Случалось, встанет тот ночью и идёт один на Дальнее поле – любит он это место. Ефрейтор за ним с накидкой. Обгонит сторонкой, постелет у грядок на краю поля, камнями, чтобы ветром не унесло, прижмёт. Батя придёт и садится, ломая голову, как это он прошлой ночью мог забыть подстилку. А вроде и не брал с собой. Да и сейчас, выходил из барака, накидка осталась висеть на выходе. Проверял по приметам, его ли. Его. Сплетена из усов корневища островной ягоды-оскомины – растёт только на Дальнем поле – особой вязкой. Хлебонасущенский и вязал. С изнанки подбивал офицерской плащ-накидкой.
Чертыхался Батя. Рассеян, забывчив стал. А без подстилки заднице зябко – ночью земля после частых на острове дождей с ветрами мокрая и холодная.
* * *
Батя (председателя колхоза только я так, кладовщик, бывший ротный каптенармус, называл прямо не за глаза), подсобив грузчику вскинуть на спину последний мешок, окликнул земмарийского каргоофицера:
– Молодой человек!
Тот встрепенулся, чуть на ногах удержался: спал стоя. Прислонился плечом к борту гондолы ветролёта и клевал себе носом. А ступал грузчик с мешком на сходни, вздрагивал, поправлял фуражку, повёрнутую козырьком на затылок, ему великоватую, и закладывал очередной палец в кулак – профессиональный метод учёта груза у спецов погрузки-отгрузки. Обучен менялой, патроном и хозяином ветролётоносца, чтоб самому учётчику не участвовать в работах непосредственно, чтоб бодрым у сходней оставался, не обсчитался бы ненароком. Каргоофицер – портовый и судовой специалист погрузочно-разгрузочных работ. Носит офицерскую форму береговой охраны Альянса ЗемМария, почему-то; причём, что совсем странно, брюки в комплекте той форменки не клеши обычные, а «дудочки» стильные, даже отдалённо не походящие на флотские: в бёдрах облегающие и в длине лодыжек только достают. На виду из прогар (флотские кожаные ботинки) торчат носки в полоску всех цветов радуги. Околышек фуражки отмечен профессиональным знаком: кокарда – в виде краба с крюками-захватами в клешнях, вписанного в окружье из цепи с якорями и окаёмку сегментально разделённую на цвета (эмали) всё той же радуги.
– Я!
– Последние четыре мешка отгружены. Бензин принесите, пожалуйста, вспотел, боюсь на ветер выйти.
Каргоофицер с канистрой, пристёгнутой у него на груди к штормовке, ступая по тропке к амбару, вежливо посторонился пропустить грузчика.
– Семьдесят шесть мешков, все по акту, – протянул он напоказ Бате руки. В кулаках он держал загнутыми три пальца одной руки (десятки), указательный и большой сомкнутыми кончиками, что означало «помножено на два, плюс десять единиц». На другой руке пальцы сжаты в кулак, мизинец оттопырен – означает шесть штук. – Резвые у вас… Й-ёё!… – вдруг всполошился, обернулся к гондоле ветролёта и спросил недоумённо: – Они… тридцать шесть человек, все на борту остались? По сходням только поднимались, никто не сходил!
– Здравствуйте, молодой человек. Всё верно, семьдесят шесть мешков с топинамбуром отгружены. Канистру я отстегну… Мы не виделись: на приветственном ужине вас, молодой человек, не было. И успокойтесь. Полагаете, спрятавшись в трюме, покинут остров, в ЗемМарию уплывут? Не бойтесь, я – председатель колхоза, взойду на борт, построю, посчитаю и все тридцать шесть голов уведу. Вахтенный боцман на мостике спокоен, а вы так переполошились. Меня Председателем кличут, за глаза прозывают Батей, можете и так обращаться ко мне, – протянул Председатель руку.
– Здравия желаю, Председатель. Обязан официально обращаться, – почтительно, став в стойку руки по швам, поздоровался молодой человек и представился: – Помощник оф-суперкарго, оф-карго-трюмный, младший лейтенант. Отвечаю за сохранность груза, по уставу должен находиться в радиусе ста шагов от борта, быть постоянно в поле зрения вахтенного. Я за груз, извините, испугался, – тихим оправдательным тоном дополнил офицер и в протянутую ему руку вложил в замешательстве кулак.
– Удобрения? Соляра? Ни того, ни другого не тронут.
– На борту, зачем остались?
– Вы не в курсе? Ваш патрон Зяма распорядился грузчиков покормить на камбузе, – тряс Председатель в крепком рукопожатии кулак офицера.
– А-а-а, – протянул (от боли) лейтенант. – Меня в известность не поставили.
– Вахтенный на мостике в курсе.
– А-а. Здесь… – офицер поддел носком прогары канистру и, расклеивая перед выпученными глазами пальцы разжатого кулака, договорил: – шесть литров.
– Спасибо, лейтенант. Как звать-то?
– Иван.
– Я Франц Аскольдович, фамилии вот своей назвать не вправе… Я и грузчики не всегда колхозниками были, мы – взвод «вэдэвэ». Спецназ. Слыхал о таких?
– Конечно. Мальчишкой мечтал служить в спецназе, но «вэдэвэ» реформировали в «овэмээр» – из десантников в марпехи. Вас, говорят, на острове бросили, а шкипер как-то проговорился – что в бегах и в заточении вы здесь.
