Петровна шла по улице, мрачно глядя под ноги. Тихонько поскрипывала тележка с овощами. «Надо бы смазать», – подумала Петровна и принялась вспоминать, куда положила пузырек с машинным маслом, но вскоре плюнула на это дело, решив, что проще зайти к соседке Валентине, у той точно есть.
Шустрая соседка, даром что зрение было уже не очень, зарабатывала продажей сумок. Авоськи в последнее время стали популярны, и Валентина на жизнь не жаловалась. Когда-то она работала швеей и теперь строчила их почти не глядя, это ее и спасало. Петровна шить не умела, зато у нее имелась дача недалеко от дома. И ее прибавку к пенсии обеспечивал урожай – с лета и до конца осени она вместе с такими же дачниками-пенсионерами торговала на импровизированном рынке у супермаркета зеленью, овощами и ягодами. Валентина со своим добром стояла там же, справедливо рассудив, что где урожай, там и сумки.
Петровна любила свой маленький бизнес – можно и поболтать, и отдохнуть, и денег заработать. Компания у них на рынке подобралась интересная. Не каждый был хорош, но большинство терпимы.
Конечно, порой они несли потери – возраст не шутка, здоровье не железное. К примеру, в прошлом году их покинул Степаныч, шустрый мужичок, продававший мед. Хороший был медок, почти не разбавленный. Да и сам Степаныч тоже был ничего. Этим летом недосчитались Серафимы. Никто о ней сильно не убивался, но ее уход лишний раз напомнил, что все там будут, а это радости не прибавило. Без Серафимы и ее вечной ругани всем стало только лучше. Петровне уж точно, потому что склочница торговала по соседству.
Теперь рядом обосновались Макарыч и Валентина. С Валентиной приятно поговорить, а Макарыч, хоть и конкурент, но цены ставил выше, и покупатели сметали с прилавка Петровны всё подчистую. После чего наступал его звездный час: в дело шли профессорская внешность и уверенный вид. Огурцы у Макарыча были не просто огурцы, а экологически чистый продукт без ГМО, а помидоры становились элитным сортом с повышенным содержанием витаминов. Макарыч не был профессором, он был библиотекарем и очень любил читать, что играло ему на руку – редкие, но серьезные покупатели забирали его товар, не мелочась. Петровна с Валентиной, всякий раз, наблюдая за спектаклем, не переставали удивляться артистическому таланту соседа. Словом, было весело.
Вот и сегодня, двигаясь к супермаркету, Петровна ожидала чего-то подобного. Настроение с самого утра было паршивым, на сердце словно камень лежал, хотелось развеяться. У магазина ее ожидал неприятный сюрприз: Валентины на месте не оказалось. Макарыч на вопрос «где?» только развел руками, сообщив, что сам в недоумении. Другие тоже ничего не знали. И только спустя час, когда к рабочему месту, потирая поясницу, подтянулась главная сплетница Егоровна, выяснилась причина лежащего на сердце камня.
– Так уехала она, – уверенно произнесла Егоровна. – К сыну.
– К какому сыну, что ты несешь? – возмутилась Петровна, точно зная, что сына у Валентины нет.
– А к такому! Сынок у нее вчера объявился, он и забрал. «Нечего, – говорит, – мамуля, в нищете прозябать. Теперь я буду о тебе заботиться!» И забрал. Да-да! Я сама видела! Видный такой, высокий, глазастый, – при этих словах Егоровна почему-то сморщилась и потерла висок, словно у нее голова разболелась.
– Да откуда у нее сын-то! – рассердилась от такой наглой лжи Петровна.
Валентина всю жизнь прожила старой девой. Детей у нее не было, они с Петровной часто сетовали друг дружке на свою одинокую долю. Как правило, это кончалось рюмочкой вишневой настойки, а затем чаем с булочками, которые Валентина любила печь по выходным. Страдания были только для вида, поскольку каждая из них считала, что жизнь удалась. А дети… что дети? Сегодня есть, завтра нет. Вот у Натальи со второго этажа пятеро, и где они сейчас? Кто где, ни один не пишет и не звонит. Об этом весь двор знает. И никто их не осуждает, от такой горе-мамаши грех не сбежать. «Вот так оно и бывает, – подводили Петровна с Валентиной итог, – пьянчугам и забулдыгам детей девать некуда, а нам, порядочным женщинам, бог не дал». Впрочем, самой Петровне не очень-то и хотелось – с первым мужем не пожилось, второго сама выгнала, какие тут дети. Да и Валентина вроде бы не страдала.
– Откуда-откуда, – передразнила Егоровна. – Дети – дело нехитрое. Родила, да и в детдом сдала. А он вот вырос и объявился.
– Ты по себе-то не суди! – возмутилась Петровна. – Валентина на такое не способна.
– Ой, ну надо же! – Егоровна встала в боевую стойку и, уперев руки в боки, впилась в Петровну горящим взглядом. – Да много ты знаешь…
– Да уж побольше твоего!
– Тихо, тихо, девочки, – вклинился между ними Макарыч. – Остыньте. Чего раскипятились? Может, она еще придет.
– Не придет, – мстительно произнесла Егоровна. – Не ждите, – и, задрав подбородок, принялась выкладывать на прилавок кабачки.
С трудом поборов желание вцепиться в ее седые лохмы, Петровна шумно выдохнула и нехотя принялась выкладывать свой товар. Настроение стало совсем паршивым.
Видимо, покупатели это чувствовали, обходя ее прилавок стороной. А те, что осмеливались подойти, уходили ни с чем.
