Петька Кузиков снова получил двойку: на этот раз по русскому языку. Терпение родителей лопнуло. Мама сильно ругалась. А папа взял ремень и выпорол Петьку.
– Не имеешь права! Я личность! – визжал Петька после каждого удара.
– Вот я из тебя личность выбью! Человеком станешь! – гремел папин голос.
Петька страшно обиделся и решил отомстить. Ужинать он отказался. Но это являлось лишь половиной дела. А ночью, когда родители уснули, Петька прокрался на кухню, достал из холодильника папино пиво и вылил в раковину. Три бутылки. Затем открыл окно и стал швырять на клумбу мамины котлеты. Котлет было много – целая сковородка, но Петька не промазал ни разу, и все они прямиком попали в цветочные кусты. Там зашуршало, звучно мяукнуло и послышалось чавканье.
«Это Министр» – подумал Кузиков. Министром звали бездомного коричневого кота, он поселился во дворе прошлым летом. Жильцы дружно взялись подкармливать беднягу. Вскоре котяра потолстел, сделался важным и слонялся между подъездами с самодовольной мордой.
– Жри, жри! – прошептал Петька. – Пускай хоть тебе сегодня повезет. А мне психику искалечили. Это на всю жизнь.
«Брошусь с крыши! – решил он. – Запишу прощальный ролик – и вниз! Только не забыть сказать, что на самом деле это училка виновата, дура! Сложносочине-е-нное да сложноподчине-е-нное! Велика разница! Вот пусть попляшет. Ей будет… такое, такое будет! Только я это не увижу. Да-а… Стрёмно выходит».
В открытое окно дунул ветер, и на подоконник упал молодой березовый лист. Петьку осенило.
«Убегу! В лес, в тайгу! Прямо сейчас! Утром проснутся – а меня нет. Пускай попрыгают! – подумал он. – Неделю выдержу запросто. Можно питаться ягодами и грибами. Лук со стрелами сделаю. Сниму на камеру. Они здесь с ума сойдут – а я и появлюсь. В ноги упадут, кроссовки целовать будут. Смонтирую на компьютере фильм о выживании в дикой природе. Выложу в сеть. Да мне десять миллионов подписок гарантировано. Да я стану самым топовым блогером! Наверное, и в Москву на ток-шоу пригласят…».
От такой грандиозной идеи у Петьки перехватило дух. Он высунулся в окно. Лес чернел рядом – высокий, страшный, особенно с краю, у длиннющей кучи валежника, которая начиналась сразу за двором: там сосны и ели росли совсем густо. А еще в том месте любили собираться мужики с водкой. Не бомжи, а довольно приличные граждане. Все родители строго-настрого запрещали детям приближаться к валежнику. Время от времени туда нырял участковый Крутько, вызываемый обитающими на лавочках во дворе старушками. У старушек была четко выработанная стратегия: они звонили в местное отделение полиции по очереди.
– Ивановна! Опять пьют! Четыре хари с бутылками пошли. Звони Крутьке, пущай заарестует их! – охала сморщенная баба Зина.
– Тебе очередь Крутьку звать-то, Николавна, забыла? – махала рукой полненькая Ивановна, искоса поглядывая на подружек. Те дружно кивали: мол, твоя правда.
Побежденная баба Зина бурчала, но послушно выуживала из глубокого кармана вязаной кофты кнопочный телефон, прищурившись, тыкала пальцем в цифры, а потом громко говорила «Аллё!» и скороговоркой жаловалась участковому.
Очень быстро у валежника появлялся низенького роста худощавый Крутько. Пьющих он не трогал. У него с ними тоже была четко выработанная стратегия: за каждую поимку с поличным они платили ему мзду.
Позже Крутько, потирая карман, выходил из-за валежника, принимал мученический вид и шагал в сторону лавочек.
– Спасибо, гражданочки бабушки, за сигнал. Звоните, звоните чаще. Общественный порядок – мой святой долг. Такая уж у нас опасная работа, – говорил он, козырял на прощанье и возвращался к служебной машине у въезда во двор.
Гражданочки бабушки благоговейно глядели ему вслед.
Все во дворе знали о сговоре Крутько с местными выпивохами. Только старушки свято верили в него.
– Зря милицейских ругают. Вот и наш Крутька: мелкий, да храбрый. Пирожков ему напечь, что ли, – совещались бабульки между собой.
Петьке тоже было известно про делишки Крутько. Однажды он даже хотел тайком снять на телефон, как подвыпившие мужики откупаются от участкового мятыми бумажками. Но побоялся, потому что видел в кино, какие длинные лапы у органов правопорядка. И от детективного расследования пришлось отказаться.
– Не пойду через валежник, – решил Петька. – Лучше вон там, сквозь березки, проберусь. Если бы днем – другое дело, рванул бы по валежнику. Но кто же днем в лес убегает! Только глупые девчонки. Никакого драматизма. С другой стороны, если мне уже сейчас не того, как же я в самом лесу-то буду? Да еще целую неделю! В тайге пострашнее, чем с краю.
Эта дилемма грозила испортить задуманное. Но Петька быстро придумал выход.
«Пройду возле березок, но потом всем скажу, что ломанул через валежник. И сам так думать буду. Проще простого! Кругом все так поступают: наврут выше крыши, чего и близко не существует, а дураки верят. Или наоборот: сделают что-то явное, а назавтра утверждают, что не делали. Как с нуля. А я чем хуже!».
Настроение у Петки улучшилось. Он даже засомневался: нужно ли убегать в дебри? Вместо этого можно было запрыгнуть в электричку, поехать к бабушке и отсидеться у нее несколько дней. Но тогда фильм не получится. И чипсов с колой не достать в деревне, и вай-фай не ловит. Да и бабушка ни за что не согласится прятать его. Тут же побежит на почту звонить родителям. И потом – как ехать-то? Электричка ночью не ходит. Значит, все-таки лес.
