– Документы?
Егор протянул паспорт и военный билет.
– Медсправки? Нарколог? Психолог?
Упоминание психолога насторожило.
Так случилось, что полтора месяца назад, это был уже третий случай за последние полгода, когда Егор проснулся в том виде, который сам считал весьма отвратительным. Конечно, всё случилось вдали от посторонних глаз, в строжайшей атмосфере интимности, и если важны детали, сидя на унитазе в собственной квартире, с початой бутылкой водки внутри керамической чаши и петлёй на шее из женского чулка, крепко привязанного к витиеватому полотенцесушителю. Пожалуй, благодаря неверной фиксации атрибута женского шарма и незатейливым изгибам настенного радиатора его действия в который раз не имели трагических последствий. Но стоило отдать должное и производителю чулок – изделие из мягкого материала обладало достаточной эластичностью и лёгкостью и затягиваясь на шее не приводило к удушению, в то же время препятствуя падению Егора с сантехнического трона, невзирая на единственную опорную ногу. Протез правой ноги он почти всегда сбрасывал, усаживаясь на унитаз, если только не делал этого раньше, в прихожей, вместе с ботинком и брюками едва оказавшись в квартире.
Медицинский психолог, с которым Егору после случившегося впервые довелось обсуждать такое поведение, счёл его следствием тяжелого эмоционального переживания связанного с травмой физического плана, но Егор отметил для себя нечто иное. Единственное и важное, что запомнилось ему из монолога врача–специалиста, были слова о человеке–интроекторе, склонного к подобным суицидальным действиям, более ориентированного на мнение окружающих нежели на собственное, что вынуждало его жертвовать собственной жизнью, чтобы не мешать своим существованием другим. Другим человеком в жизни Егора кому он мешал, как считал сам, была Катя. И это сакральное определение его дезориентированного существования застряло в его мозгу, казалось, навечно.
Если не считать времени, когда он украдкой как в засаде ждал мимолетной с ней и, если повезёт, сыном встречи, за последние пару лет они виделись лишь раз, что по самому примитивному способу подсчёта, составляло полраза за год. Звучало как сухая статистика гибели людей на пожарах где–то в Европе, о чем однажды Егор слышал по радио, где за два года погиб один человек, а это как бы – полчеловека в год.
Наступившее для Егора одиночество стало следствием вполне заурядных событий, происходивших на протяжении почти десяти лет совместной жизни, и которых оказалось слишком много, чтобы они ложились исключительно на хрупкие плечи ещё молодой и очень красивой женщины…
– Что со справками, Егор Владимирович? – повторил штатский, внимательно разглядывая паспорт.
– На учёте не состою, – безучастно ответил Егор, высматривая в человеке напротив черты фээсбэшника, о чём был предупреждён заранее.
– Пустых слов, как говорят, к делу не пришить, – насупился фээсбэшник в штатском. – Как попал сюда?
– Самолётом… – удивился Егор вопросу, на который, имея в характере твёрдую и малообъяснимую привычку свойственную молодым людям протестовать или, правильнее сказать, искусственно разрушать симпатию по отношению к себе у собеседника, язвительно добавил, – …с пересадкой на Бали. Сюда кто–то по–другому попадает?
Фээсбэшник оторвал глаза от страницы: семейное положение.
– Екатерина Дмитриевна, знает, что её шутник сейчас здесь?
– Мы с Екатериной Дмитриевной, – с лица Егора мгновенно испарилась самодовольная ухмылка, – договорились в дела друг друга не лезть.
Впрочем, о чём другом могла договориться Катя с мужем, у которого помимо уродства физического, что для мужчин в отличие от женщин во много раз хуже морального и психического нездоровья было и то, и другое. И ни слёзы, ни слова тогда не возымели убедительного действия. Да и статистика подобных случаев была более чем красноречива – мужчины не умеют слушать женщин, тем более договариваться. Мужчина и женщина – два разных космоса, а «мужчина–осколок» – так будучи в хорошем настроении называл себя Егор – бумеранг во Вселенной. Но не тот, что возвращается к месту запуска, а тот, который с особой аэродинамической формой, повышающей дальность броска.
«…Вот бросишь меня, – шутил Егор, сидя на низеньком табурете в ванной, пока Катя мыла ему голову, – и покачусь я под откос без остановки с хорошим ускорением по причине отсутствия вихляющихся конечностей как Колобок. – На что Катя отвешивала по намыленной голове звонкий подзатыльник: Сиди уже спокойно. И без того скользкий от мыла, того гляди, не удержу! – Это точно, – соглашался Егор. – И схватиться–то особо не за что».
Хирург Моздокского военного госпиталя, в котором Егор оказался после подрыва, ещё тогда понимая всю серьёзность его положения, с меньшими раздумьями и сожалением отрезал висящую на лохмотьях кожи и мяса ногу, нежели решал как поступить с едва не отсечённым осколком фугаса пенисом, осознавая, что психологически мужику легче смириться с отсутствием ноги, чем члена, даже если тот не сможет его использовать для вожделенных удовольствий. И старательно, пусть не без изъяна, пенис подшил, за что позже Егор был весьма тому признателен. Ведь мочиться как мужик с членом в руке совсем не одно и тоже, когда без него.
