Пятого мая 2003 года в 7:05 утра солнечный луч, пробившись в щель между плотными шторами, осветил полинявшие обои, скользнул по подушке, пробежал по соломенным волосам и упал на лицо Платона, который уже не спал и наблюдал, как оранжевые круги за закрытыми веками растут и множатся, будто в калейдо скопе.
В его голове крутились обрывки давно знакомого сна. В нем он дождливым осенним утром стоял под зонтом на кладбище. Перед ним – могильный камень с именем его друга и датами: «11 ноября 1982 года – 11 ноября 1998 года». Ровно шестнадцать лет. Передозировка. Сердце Платона щемила тоска, мучило чувство вины.
Это он недоглядел, не уберег Матвея. Это он слишком охотно верил словам о том, что проблемы нет. Это он полагал, что каждый в состоянии сам за себя отвечать.
Он совершил ошибку и заплатил дорогую цену, но больше таких ошибок он не допустит.
– Платоша, – раздался голос мамы в дверях комнаты, – иди завтракать.
Решительно сбросив остатки сна, Платон с улыбкой открыл глаза.
Они завтракали в маленькой светлой кухне, вокруг царили чистота и порядок. С неудовольствием Платон заметил, что у стола стала облезать кромка. «Удивительно, что только сейчас», – подумал он. Столу было столько же лет, сколько ему самому. Кромку он приклеит вечером, сейчас уже некогда.
– Ну, ты готов, сын? – спросила мать, заглядывая в его серые глаза.
– Всегда готов! Все будет нормально, ма.
Сегодня после обеда у него, студента третьего курса юрфака ЛУ, намечался важный экзамен.
После завтрака Платон, повязав фартук, помыл посуду. Средство для мойки заканчивалось, и он долил в помятую бутылку немного воды из-под крана, чтобы развести последнюю каплю – они жили скромно, и этот трюк в доме неизменно проделывался не только на кухне, но и в ванной – с шампунем и гелем для душа. Покончив с посудой, Платон умылся, надел приготовленные с вечера джинсы и футболку, кеды Адидас – предмет немалой гордости – и уже через десять минут спускался по прокуренной лестнице.
Выйдя из темного подъезда, он почувствовал, как сердце у него затрепетало, а кровь быстрее побежала по венам. Ничего удивительного – на улице стояли первые дни настоящей весны, а ему был всего двадцать один год. Солнце победоносно сияло на безоблачном голубом небе, птицы пели как оголтелые, а в воздухе пахло черемухой. У подъезда его ждал Олег.
– Здорово, братан, – подал он Платону руку.
– О! Ты как здесь? Или я время попутал? – Они обменялись рукопожатиями.
– Не попутал, меня на тачке подбросили. Уже почти час гуляю. По району соскучился, ты веришь? Еще и погода офигенная! Когда еще такой кайф словишь с утра пораньше?
Олег был в отличном расположении духа, на его лице красовалась извечная ухмылка и, казалось, ничто на свете не сможет прошибить эту броню хорошего настроения и врожденного оптимизма.
– Рано еще, – Платон посмотрел на часы. – Хотя, может, так и лучше. Пойдем, что ли?
Они обогнули угол дома и стали спускаться к реке. Слева от них потянулись пятиэтажные хрущевки и дворы с покривившимися лавками, справа отливал серебром Чертов пруд. По берегам водоема росли высокая трава и кустарник, а на небольшом островке посередине, отражаясь в спокойной воде, как в зеркале, раскинули свои кроны несколько деревьев. При виде пруда Платон вспомнил эпизод из детства. Толстого пацаненка из центра, который и ходил-то с трудом, старшие ребята взяли на слабо нырнуть с ветки. Шкет нырнул, но так ушибся о воду, что чуть не пошел топором ко дну. Платон с Олегом с трудом вытащили его на берег. Старшие даже в воду не полезли.
Платон посмотрел на беззаботно шагающего рядом Олега. Они оба выросли в Кенгарагсе и были знакомы с ранних лет. Оба были из бедных семей, обоими в детстве никто не занимался. Платон рос без отца, который погиб, когда мальчику было три года, поэтому мать работала как проклятая. В детстве ему раздавали подзатыльники разные типы, которых она поначалу приводила домой в надежде найти Платону нового отца, а ему становилось дурно от их пьяных криков на кухне. После того как маленький Платон в отчаянии взбунтовался, напав с железным прутом на очередного «папу», мать все поняла, больше никого не приводила, и они зажили тихо и мирно вдвоем.
У Олега же с пяти лет и вовсе не было ни отца, ни матери. Был, правда, отчим – Евсеев, но отношения у них, мягко говоря, не сложились. Заброшенный всеми ребенок несколько раз стащил у своего опекуна деньги, и отчим, до этого относившийся к нему просто холодно, буквально возненавидел мальчика. Тот в ответ щедро платил ему тем же. Платону вспомнился один из дней рождения Олега, который они праздновали у того дома. Подвыпившие подростки веселились, шум, гогот, песни под гитару продолжались допоздна. Кто-то влез с ногами на старый диван и стал разгуливать по нему, отчего тот под всеобщий взрыв хохота проломился. В какой-то момент в дверях показался разъяренный отчим. Тогда у них с пасынком дошло до драки. По сути, единственным близким родственником Олега была его младшая сестра по матери Полина, которую он безумно любил.
