Мне в три года прокололи уши,
В каждое продели по колечку,
А к колечкам сделали цепочку.
Я связала их между собою,
И не знаю, что теперь мне делать.
То ли бабочку ловить и прыгать,
То ли наблюдать, как в темной яме
Солнце караулит водомерка.
Что ни делать, только бы не видеть
Своего кривого отраженья.
На его лице танцуют волны —
Маленькие зыбкие улыбки,
И сейчас мне неохота думать,
Почему они могли смеяться.
Эта юность такая забавная,
И спокойствие невмоготу.
Своё сердце я самое главное
Положил на стальную плиту.
И катнул. И с тех пор не уляжется
В гулком теле тревожная дрожь.
Все вассалы волшебного княжества,
Выйдет время, и тоже пойдёшь.
И отправится Вертера версия
Лабиринтами календаря.
Ветер воет, влетая в отверстие,
Что в груди остаётся, горя.
Остановит ли доброго молодца
Еле слышный, но явный хлопок? —
Вдалеке где-то сердце расколется,
Или съеден его колобок.
В тесном мозгу вздувается вена,
страсти датчик.
Или похоже на.
Где-то кто-то одновременно
тихо плачет,
как и положено.
Айсбергов грани в холодном море —
глаз пороги.
Век бы удара ждать.
Но, вместе с этим, в едином хоре
нет тревоги,
радостен блеск ножа.
В каждом движеньи привета признак,
чувство силы.
Вера в сближение?
Нет, отпустите, это призрак.
Отпустили.
Это уже не я.
С нею ушёл блистательный ужас.
Повернула.
Только этот дурак
продолжает плакать, большая лужа
под стулом
лижет его башмак.
В своём глазу не видишь лесосплава,
А я его так обнажённо вижу:
В кипящей пене слева и направо,
От Вологды и ниже до Парижа.
Тут волосы встают как брёвна дыбом,
И трупы нерасслышанных оваций
Идут на дно к непобедимым рыбам,
Которые не любят улыбаться.
Но рёв пройдет, вода спадёт слезою.
Я думаю, что может так случиться —
К моей корчме дорогу под грозою
Покажет неуверенная птица.
И ты войдёшь, зажав в кармане ласку,
А я уже в очередном загуле.
Улитка языка прождёт напрасно
В атласной холодеющей лагуне.
Этот мир невзначай оказался тобой —
Горизонтом под сферой эфира.
Взгляд становится третьей вспотевшей стопой
По законам возникшего мира.
Как листы на столе, расстилается луг,
Ощутивший моё напряженье.
Пояс гор, пояс рек, просто пояс, а рук
Уловить невозможно движенье.
Словно шёпот, сорвался мой ласковый крик
С петушиным султаном вопроса.
Только мир для меня половину отстриг,
Став спиною у самого носа.
Я остался бесцельно кружить в небесах —
Не расплакаться, не удивиться.
И внизу распевает в лазурных лесах
Маскировочно-синяя птица.
Помог карниз приколотить,
Чаёк попил, и прочь ушёл.
Привык вот так он уходить,
Быть может, даже хорошо.
Внезапно ойкнешь ты одна,
И как бы плакать не пришлось,
Ступив босой ногою на
Сведённый судорогой гвоздь.
Воображение мой друг,
А о тебе того не скажешь.
И в друга заступая круг,
С тобою надо быть на страже.
Но как бывает хорошо
Когда, срывая маску первой,
Ты улыбаешься, и шок
Целует скрученные нервы.
Было сомнительно. Не торопилась,
С легкой улыбкой уйдя от давления.
Он не вернулся, и тьма проявилась
Вслед разработанной теме томления.
Эркер летит поплавком в снегопаде.
Светлые черви несутся за стёклами.
Тёмные черти резвятся в осаде,
Пробуя кожу железными мётлами.
Прежде она их сама гоношила,
До петухов не давала им роздыха.
Взмахи её беспощадного шила
Резали призмы из плоти и воздуха.
Смену сторон подарил выключатель,
Чернь отнеся за дрожащие корочки.
Только играли, не зная печали,
Две-три снежинки в тайфуне у форточки.
«Ты не подумай, что я уже трушу…
В дни Откровения, в жажде насытиться,
Сыпали звёзды на грешную сушу,
Так же как крошево снежное сыплется.
Ране холодные – ныне молили,
Чтобы в балете кружащихся принципов
Ветры земные – твои ли, мои ли —
Дали притронуться к мантии принцевой!
Но не меняются звёзды местами.
Скорости розданы, гибели розданы…»
Новая скатерть с большими цветами —
Серая простынь с осиными гнёздами.
Своего грядущего не ценим,
В настоящем прошлое живёт.
Сердце, убегая от проблемы,
Падает в трясущийся живот:
В детстве мы смеёмся над любовью,
В час любви смешон могильный червь.
Дарит смерть, подкравшись к изголовью,
Вечную усмешку. Но над чем?
Чувства грубы, чувства тонки
Вырастали на лету.
Трепетали перепонки
На сверкающем мосту.
И материя запела:
«Обжигая – обожать!»
Тела тело захотело
Плотно плоть к себе прижать…
А потом дивилась память,
Сладко жмурясь: ха-ха-ха —
То ли мне это оставить
То ли выжать от греха.