Многие, наверное, помнят те традиционные праздничные рассказы, которые печатались в газетах и журналах в рождественских и пасхальных номерах.
А те, кто их не читал, те, конечно, знают понаслышке, так как рассказы эти столько раз высмеивались.
Темы этих рассказов были специальные.
Для рождественского – замерзающий мальчик или ребенок бедняка на богатой елке.
Для пасхального рассказа полагалось возвращение блудного мужа к жене, одиноко тоскующей над куличом. Или возвращение блудной жены к брошенному мужу, обливающему одинокими слезами бабу.
Примирение и прощение происходило под звон пасхальных колоколов.
Таковы были строго выбранные и установленные темы.
Почему дело должно было происходить именно так – неизвестно. Муж с женой отлично могли бы помириться и в ночь под Рождество, а бедный мальчик вместо елки мог бы так же трогательно разговеться среди богатых детей.
Но обычай вкоренился так прочно, что и подумать об этом было нельзя. Возмущенные читатели стали бы писать негодующие письма, и тираж журнала пошатнулся бы непременно.
Даже крупные писатели покорялись этому обычаю. Заказывали такому писателю рождественский рассказ – он писал рождественский. Заказывали пасхальный – тоже знал, что от него требуется.
Даже такой утонченный писатель, как Федор Сологуб, писал на пасхальные темы с примирением супругов под звон колоколов. Впрочем, было в Сологубе много тайной иронии, и любил он иногда как бы нарочно, как бы издеваясь над самим собой и над заискивающими перед ним в тот период издателями, взять да и подвернуть пошленькую тему.
Но вот после этого предисловия расскажу я вам самый настоящий пасхальный рассказ, автором которого является сама жизнь. Можно подумать, что начиталась жизнь всяких пасхальных сантиментальных выдумок, да и решила:
– Нет, господа писатели, все это так, да не так. Вот я вам сейчас изображу все, как надо.
Постараюсь передать рассказ в том виде, в каком рассказала его жизнь.
* * *
Нина Николаевна прижалась плечом к Андрееву. Он взял ее под руку и стал протискиваться через толпу.
– Какая масса народу всегда на этих заутренях, – сказала Нина Николаевна. – Ничего не видно, ничего не слышно, в церковь не пробраться, топчешься на улице и знакомых не разыскать.
– Иностранцев масса, – сказал Андреев. – Им любопытно.
Гудел тяжелый колокол.
Лица, озаренные снизу теплым розовым огоньком свеч, казались совсем необычными, с темными провалами глаз, широкими дугами бровей и резко очерченным ртом.
Огромные «солнца» кинематографических аппаратов освещали толпу, стоящую на ступенях храма, и медленно льющуюся струю крестного хода.
Конец ознакомительного фрагмента.
