Париж, Франция
Воскресенье, 4 мая
Над тесными проулками и широкими бульварами французской столицы веяли первые теплые ветры весны, и уставшие от холодов парижане высыпали на улицы. Невзирая на поздний уже час, они теснились на тротуарах, прогуливаясь рука об руку, заполняли места за столиками уличных кафе. Всюду слышалась болтовня, всюду сияли улыбки, и даже туристы прекратили свое извечное нытье – в конце концов, именно такой, чарующий Париж обещали им путеводители.
И те из парижан, кто праздновал наступление весны с бокалом vin ordinaire на шумной рю де Вожирар, не обратили никакого внимания на черный микроавтобус «Рено», что проехал мимо них и свернул на бульвар Пастера. Машина же, поблескивая затемненными стеклами, объехала весь квартал – по улице Доктора Ру, а оттуда – на тихую рю де Волонтер, где ее могла заметить разве что целующаяся в подворотне юная парочка.
Черная машина остановилась напротив Пастеровского института, заглушила двигатель и погасила фары. И, покуда слепые от счастья любовники не скрылись в подъезде, не происходило ничего.
А затем задние двери автобуса распахнулись, и оттуда вынырнули четверо в черном, чьи лица были скрыты лыжными шапочками. Сжимая в руках «узи», они, невидимые, скользнули в ночь. Соткавшаяся из тени массивного институтского корпуса фигура впустила их в приоткрытые двери. Улица за спинами пришельцев оставалась тихой и пустынной.
На рю де Вожирар хрипло и сочно запел саксофон. Ночной ветерок заносил обрывки музыки, смех, ароматы цветов в распахнутые окна многочисленных корпусов знаменитого Пастеровского института. В его лабораториях трудилось более двух с половиной тысяч ученых, лаборантов, администраторов и студентов, и немалая часть их позволяла себе работать ночами.
Незваные гости не ожидали такого столпотворения. Тревожно озираясь и прислушиваясь, они крались в тени деревьев и зданий, избегая открытых дорожек и поминутно примечая, не появится ли чья-нибудь тень в окне. Шаги их заглушал веселый гам с рю де Вожирар.
Впрочем, даже этот шум не мог помешать доктору Эмилю Шамбору, в одиночестве корпевшему в своей лаборатории. Собственно, кроме него, на всем втором этаже корпуса не было ни единой живой души.
Доктору Шамбору, как одному из ведущих специалистов Пастеровского института, полагалась лаборатория не просто большая, но оснащенная уникальным оборудованием, включавшим автоматизированный геноанализатор и туннельный сканирующий микроскоп, способный манипулировать отдельными атомами. Однако в тот вечер для ученого куда дороже были плоды его собственных трудов – стопка папок, подпиравшая его левый локоть, и блокнот на пружинке, куда доктор Шамбор имел обыкновение тщательно заносить результаты работ. Сейчас блокнот был открыт на последней заполненной странице.
Пальцы ученого нетерпеливо затрепетали над клавишами. Клавиатура была подсоединена к некоему устройству, на первый взгляд имевшему больше общего с осьминогом, нежели с «Ай-Би-Эм» или «Компаком». Мозгом ему служила помещенная в термостат стеклянная кювета. Сквозь ее прозрачные стенки виднелись серебристо-голубые капсулы, погруженные, словно гипертрофированная икра, в пенистую желеобразную среду. Капсулы соединялись друг с другом с помощью сверхтонких трубочек. В стеклянную крышку кюветы была врезана эмалированная пластина, объединяющая гроздья капсул. Венчала всю конструкцию машинка размером с «и-Мак», снабженная сложным пультом управления, на котором нервозно перемигивались индикаторы. От нее тянулись трубочки к кювете и кабели – к клавиатуре, монитору, принтеру и прочей периферии.
Вводя команды одну за одной, доктор Шамбор поглядывал то на монитор, то на прибор поверх кюветы, поминутно проверяя температуру в капсулах с гелем и занося что-то в блокнот. Внезапно он оторвался от работы, задумчиво оглядел загадочную установку и, резко кивнув каким-то своим мыслям, набрал целый абзац совершенно невразумительной мешанины из букв, цифр и знаков препинания, после чего завел таймер.
Ему пришлось нервно барабанить пальцами по столу и постукивать каблуком об пол ровно двенадцать секунд, по истечении которых оживший принтер выплюнул лист бумаги. Сдерживая возбуждение, доктор Шамбор остановил хронометр, сделал пометку в блокноте и только тогда позволил себе схватить вожделенный листок.
– Mais oui[1], – вчитавшись, прошептал он с улыбкой.
Переведя дух, ученый набрал серию коротких команд – отзывы появлялись на экране так быстро, что пальцы не успевали нажимать на клавиши. Эмиль Шамбор бормотал что-то неразборчивое, потом, напрягшись, склонился к дисплею и прошептал по-французски: "…еще раз… еще… раз… есть!»
