Предисловие к La Vie Parisienne[1]
В декабре 2007 года моя мать умерла от рака. Две недели спустя мне поставили тот же диагноз.
Я всегда страстно любила читать мемуары, особенно те, в которых повествуется об ужасных болезнях. Глазея на автомобильную аварию, испытываешь чувство стыда, но чтение мемуаров, где речь идет, скажем, о рассеянном склерозе, – вполне пристойное занятие. Ведь, узнавая о трагедиях других людей, ты как бы готовишься к будущему – мало ли что может случиться. Прежде чем мне поставили диагноз, я прочла по крайней мере десять мемуаров тех, у кого был рак, и совершенно точно знала, что произойдет дальше.
И я сразу же начала ждать эйфории – ведь меня должна потрясти красота мира. Я увижу радость в глазах моих детей (а не ослиное упрямство), откажусь от кофеина и буду заниматься йогой на фоне заката. Мое лучшее «я» выйдет из укрытия, и я перестану тратить время на компьютер и донимать своего мужа, так как стану менее раздражительной.
У меня рак… Но хорошая новость заключается в том, что я научусь жить минутой.
А может быть, и нет.
Когда реакция «жизнь прекрасна» не проявилась сразу, я решила пока что не провозглашать радость жизни своим modus vivendi[2] и занялась поисками доктора. Моя мать потребовала у своего хирурга дать ей достаточно времени, чтобы хотя бы закончить роман, который она писала, и хирург уступил. Мама читала корректуру прямо в хосписе. Я не могла сосредоточиться на радости жизни, так как упорно искала такого специалиста по раку груди, который дал бы мне столько времени, сколько я хочу – еще около сорока лет. А быть может, пятидесяти.
Моя сестра Бриджет, обладающая научным складом ума и способностью запоминать неприятные медицинские факты, сопровождала меня в поисках подходящего онколога. Сначала мы попали к неистовой женщине на Медисон-авеню, которая украсила свой кабинет куклами «Чудо-женщина». Я увидела в этом инфантильную (но не лишенную приятности) joie de vivre[3], но Бриджет сочла это саморекламой. Доктор «Чудо-женщина» была готова к битве с превосходящими силами противника. В ее глазах горел огонь истинной веры, когда она заявила, что следует удалить одни части моего тела, а другие подвергнуть лучевой терапии. Она заставила меня лечь на кушетку и взяла кровь на генный тест прямо у себя в кабинете.
– Не беспокойтесь о страховке, – сказала она бодрым тоном. – После того как узнают историю вашей семьи, они заплатят.
Узнав, что у меня нет гена BRAC, который ставит на вас большое красное клеймо «Р» (рак), я не смогла заставить себя вернуться в ее кабинет. Для борьбы с BRAC доктор «Чудо-женщина» предлагала политику выжженной земли, горя желанием ринуться в бой. Я начала лучше спать, как только решила, что моя ранняя стадия – что-то вроде герпеса. Это была еще одна болезнь, про которую я читала и которой надеялась избежать – неприятная, но вряд ли роковая.
В конце концов мы с Бриджет нашли спокойного онколога, который рекомендовал лучевую терапию и лечение гормонами. Он также заметил очевидное: все дело в моей груди. Я перестала думать о герпесе. Поскольку можно прожить и без этой части тела, то я в срочном порядке лишилась груди.
Однако, избежав химиотерапии и лучевой терапии, имела ли я право считать себя почетным ветераном – тем более что моя новая грудь оказалась такой упругой и круглой? Я решила, что ответ будет отрицательный. И теперь стало понятно, почему у меня нет эйфории и я не склонна наблюдать закат, по-собачьи стоя на четвереньках. Не видать мне ленты ордена Подвязки. Очевидно, диагноз был не настолько серьезен, чтобы в корне изменилась моя личность.
Да, мне повезло. У меня улучшилась внешность, но осталась прежняя душа.
И вдруг я стала избавляться от своего имущества, начав с книг. С семи лет я собирала романы и составляла каталоги своей библиотеки. Любимые книги я держала поближе к дверям – на случай пожара. На коробке с «Хрониками Нарнии» была сделана надпись крупными буквами: это было указание родителям не забыть о ней, когда они будут выносить через дверь мое тело (предположительно, бесчувственное) за секунду до того, как рухнет потолок.
А теперь я начала самозабвенно раздавать книги. Мой муж, Алессандро, пережил историю с моим раком значительно легче, чем ее последствия. Разделываясь со своей собственностью, я уговаривала его сделать то же самое – правда, безрезультатно. Алессандро был решительно против. Впрочем, об этом можно было догадаться, взглянув на коробки с аккуратными ярлыками, хранившиеся у нас на чердаке. В них были все его экзаменационные работы, начиная с 1988 года. Порой я испытывала беспокойство, как бы пол чердака не прогнулся под тоннами итальянской литературы. Тот день, когда муж обнаружил, что я по ошибке положила три его книги в коробку с ярлыком «Добрая воля»[4], станет памятным в нашем браке. Он не скоро забудется – так же, как наша брачная ночь, когда Алессандро попытался затопить декоративный камин в номере гостиницы. Дым разбудил всех спавших глубоким сном постояльцев. Полыхавшее пламя останется в моей памяти, а эти три книги – в его.
