– Труп! – Жанна торжествующе посмотрела на подругу. Кроме азарта, в её глазах читалась снисходительная усталость от собственного превосходства: – «Ничего нового, я, как всегда, лучшая».
– Девять, – Ляся вывела в блокноте крюкастую цифру и повернула доску к себе.
– И плюс пятнадцать! – Жанна сгребла несколько пластиковых квадратов. – За всё!
– Блин! Сто тридцать пять! А у меня всего девяносто и никаких шансов с такими буквами.
– Не в буквах дело!
– А в чём?
– Вот в этом! – Жанна постучала пальцем по лбу и беззлобно рассмеялась. – Неча на буквы пенять, коли… Ну, ты поняла.
– Хочешь сказать, что у меня мозгов нет? – Ляся обиженно поджала губки, хотя никакой обиды не испытывала. Она давно признала и смирилась с превосходством подруги. Превосходством во всём – красоте, уме, темпераменте, умении ставить и достигать цели. Не было в ней ни ревности, ни зависти, скорее, наоборот, она испытывала благодарность за их дружбу. За верность в этой дружбе. А дружили они давно, с первого класса. Все десять лет просидели за одной партой и в институт поступили тоже вместе. Интересы их расходились только в увлечениях. Жанна любила активное времяпрепровождение, несколько лет занималась спортивным ориентированием, участвовала в соревнованиях, ходила в походы, тренировалась, завоёвывала, побеждала. Домоседка Ляся любила тишину. Почитать книжку, посмотреть кино, вышить картину. Жанна – признанная красавица, Ляся – «на любителя». Эта разница их не ссорила, наоборот, примиряла, словно они мысленно договорились: Жанна впереди, Ляся за ней.
– Мозги у тебя есть, просто надо активнее ими шевелить!
– А что тут шевелить, когда такие буквы… «Х», «Ч», «Ж», две «С» и ни одной гласной, ещё этот мягкий знак.
– Отличные буквы, за одну только «Ц» можно десять очков получить!
– Да куда её пристроить? – Ляся нахмурила брови, подвигала квадратиками, меняя порядок букв, выбрала с буквой «С» и поставила на доску под буквой «А», подумала и поставила под ней ещё одну «С». – Всё! Ничего больше придумать не могу!
– И что это?
– Асс! Лётчиков так называют.
– Я вижу, что «асс». Только почему с двумя буквами «С»? «Ас» пишется с одной «С».
– Разве? А мне кажется, с двумя?
– Эх ты, эрудит! Не, ну, может, у твоей бабушки в Башкирии и так пишут…
– Есть такая греческая монета – асс. Пишется с двумя буквами «С». – С верхней полки свесилась коротко стриженная голова.
– Вот! – обрадовалась Ляся и благодарно улыбнулась мужчине.
– Всё равно нельзя! Ты же не это имела в виду, так что убирай одну «С», а вы… – Жанна выгнулась, чтобы повернуть голову к мужчине, чья полка находилась над ней. – Не подсказывайте.
– Вот вредина, – Ляся убрала одну «С» и записала в блокнот цифру 3. – Жалко тебе, что ли?
– Побеждать надо честно. Поддавки унижают… Я так считаю. – Жанна снова выгнулась, заглядывая наверх.
– Ладно, тогда вот! – Ляся быстро пристроила оставшиеся квадратики. – Страх! Ага!?! Двенадцать! И вот ещё – ужас! Двенадцать! Кровь! Двенадцать! Мрак! Семь. И череп – одиннадцать! И плюс пятнадцать за всё.
Он долго и кропотливо собирал портфель: вставил в пенал ручку и карандаш, аккуратно вложил дневник в отделение для тетрадей, отогнул перегородку и впихнул учебник в ряд с другими книгами. Затянул молнию.
– Ты чего возишься? – учительница сгребла стопку тетрадей и направилась к выходу. В дверях остановилась, строго посмотрела.
– А можно я доску помою, – пролепетал Мотя.
– Ты что, дежурный?
– Нет.
– Тогда давай, не задерживай. Мне кабинет надо закрывать.
Мотя нехотя поплёлся к выходу. Он не любил перемены, а «большую» так просто ненавидел. Весь урок он со страхом ждал звонка, мучительно соображая, как и куда ему спрятаться, исчезнуть, остаться незамеченным.
Он вышел из класса и прижался спиной к стене.
– Ну? Что приклеился? – Учительница склонила к нему лицо. – Почему в столовую не идёшь?
– Я не обедаю, – буркнул Мотя в пол.
Учительница переложила тетради под мышку и полезла в карман.
– На, – протянула несколько монет, – купи себе что-нибудь в буфете.
– Не надо. – Мотя насупился и отвернулся.
– Бери, – учительница взяла его руку и вложила монеты в ладошку. – А то так и будешь голодным ходить.
Есть хотелось очень. Кружку чая и кусок батона, оставленные утром матерью для него на столе, поглотила бездонная вечно голодная утроба.
– Я отдам!
– Не надо. Я знаю, что вам тяжело.
– Я отдам! – Мотя громко всхлипнул.
– Ну хорошо, хорошо. Обязательно отдашь. Когда вырастешь, да? – Учительница провела мягкой ладошкой по его вихрастым волосам. Точно как мама. Упоительное, обволакивающее ощущение тепла и покоя. Самообман. На самом деле ей нет до него… до них… никакого дела. Просто жалость. Слёзы брызнули из глаз Моти.
Жалость он ненавидел, она хуже, чем страх, хуже, чем унижения. Им можно сопротивляться, жалость лишала сил. Его разрывало от осознания собственной глупости и бессилия, но пустой желудок сворачивался жгутом, есть хотелось до тошноты. Он тряхнул головой, сбрасывая налипшее чувство стыда, и побежал.
