Вошедший в кабинет Калошина Дубовик выглядел торжественно и немного смущенно.
– Андрей Ефимович! Дорогой, ты откуда? Наря-ядный! Никак медаль получил? – майор приобнял Дубовика за плечи.
– Какая медаль? Что ты меня заговорил? Я к тебе по делу! – подполковник прошел к окну, открыл форточку: – Накурил-то!
– Ладно-ладно! Давай своё дело! – Калошин присел на подоконник.
Дубовик расстегнул пальто и повернулся к нему:
– Геннадий Евсеевич! Я прошу руки твоей дочери! – сказал и замер.
Калошин ожидал когда-нибудь такого предложения, но сейчас он растерялся:
– А?.. А Варя-то как, согласна?
– Не знаю, я у неё не был! Вот, зашел за тобой! Полный портфель деликатесов, подарки! Пойдём, Геннадий Евсеевич, а? – Дубовик вдруг страшно заволновался.
– Так сначала у девушки спрашивают! Эх, ты, жених! – майор достал папиросы, руки его почему-то предательски задрожали.
– Да откуда ж я знаю, как надо! Я что, каждый год женюсь, что ли? Не искушен в этих делах, так что ж! – подполковник выхватил портсигар из рук Калошина, достал папиросу, но в волнении сломал и выбросил в форточку. – Чёрт! Пошли, а?
– Ну, хорошо, пойдем! Только дай мне полчаса, чтобы дела свои закончить! Посиди пока спокойно, покури, подумай, что скажешь девушке! – Калошин, как маленького, усадил Дубовика на стул. – Да успокойся ты! Всё будет хорошо! Я свою дочь знаю! Ломаться, цену набивать себе не станет!
В это время в кабинет вошел Гулько. Он тепло поприветствовал подполковника, потом обратился к Калошину:
– Слушай, Геннадий Евсеевич, я к тебе по поводу смерти библиотекарши Слепцовой, – он присел к столу.
– Что там не так? – заволновался Калошин, зная, что Гулько никогда не станет беспокоить его понапрасну.
– Расскажу, а ты сам решай! Значит так. Помнишь, труп её лежал в проходе между книжными полками параллельно им, а лестница сверху на ней. Так?
– Так-так, не томи, говори!
– Говорю: полка со скрепляющим штырем, о который она ударилась, стоит слева по положению тела, рана на голове располагается сзади также, слева. Только вот трасология показывает, что при таком падении рана должна была быть сзади справа. А так, получается, что она финт в воздухе сделала! – Гулько крутанул рукой. – Я уж и в библиотеку сам сходил, попытался падать по-всякому – не выходит!
– Так что же, ты хочешь сказать, что её толкнули? – Калошин подался всем телом к эксперту.
– Ты, Геннадий Евсеевич, сам это произнёс! – поднял указательный палец Гулько. – Пишу, что вижу, а разбираться вам, товарищи оперативники.
– Ну и «жук» ты, Валерий Иванович! – погрозил ему Калошин. – Ладно, пиши, разберёмся! Не впервой!
Гулько кивнул и вышел.
– Ну, что? Успокоился? Идём свататься? – Калошин направился к вешалке, Дубовик встал.
Но тут раздался звонок, и майор, чертыхнувшись, поднял трубку. Выслушав звонившего, бросил её с силой на рычаг:
– Не успели! Снимай пальто, подполковник, полчаса ещё придётся потерпеть! Сухарев звонил, просит принять одну учительницу!
– Хорошо, что только одну, – мрачно пошутил Дубовик и стал стягивать пальто, осторожно вынимая раненную руку.
– Ладно, не хмурься! Зато потом с чистой совестью – домой! Рука беспокоит?
– Терпимо… Ты лучше скажи, Варя никуда не уйдет? И вообще, дома ли она? – вдруг забеспокоился подполковник.
– Я позвоню и всё узнаю, не трепещи, как муха! Ты сегодня на себя не похож! Возьми себя в руки! Боевой офицер! – Калошин покачал головой, с улыбкой глядя на Дубовика.
– Ладно, убедил! Болтай со своей учительницей, а я буду «брать себя в руки»! – подполковник повесил пальто и закурил.
Калошин же позвонил домой и наказал дочери ждать его самого и «свою судьбу в чине подполковника». Что ответила девушка, Дубовик не слышал, но, когда майор весело подмигнул ему, улыбнулся.
В дверь постучали.
Высокая статная женщина с властным голосом сразу заполнила собой всё пространство кабинета. Очки в роговой оправе и узел тяжелых волос на затылке дополняли облик учительницы классического образца.
Кивнув Дубовику, она по-хозяйски села к столу Калошина.
– Как дела у Вари? Всё художеством занимается? Пора начать серьёзно учиться! Марать холсты можно и в свободное от учёбы время! Или замуж собирается? У них это сейчас больно быстро происходит! – она обернулась к Дубовику. – По-моему, с вами, молодой человек, я видела Варвару на празднике? – она с осуждающим видом посмотрела на него и покачала головой.
Дубовик настолько опешил от этой эскапады, что, буквально, проглотил язык. Но потом внезапно встал, расправил плечи и подошел к столу. Наклонившись к лицу женщины, обдавая её запахом дорогого одеколона, раздельно и чётко произнёс:
– Не терплю, когда вмешиваются в мои дела! А на Варе обязательно женюсь! – и сел на место, закинув ногу на ногу и с ироничной усмешкой глядя сквозь очки на властную учительницу.
Теперь пришла её очередь изумляться. Она открыла рот, чтобы достойно ответить наглецу, но тут вступил Калошин:
– Прасковья Петровна! Простите, что перебиваю вас, но позволю себе напомнить, что Варя уже не ваша ученица, а мы с вами не на родительском собрании! Давайте беречь время друг друга! У вас, насколько я понимаю, какое-то очень серьёзное дело! Вернёмся к нему! Я вас слушаю!
