* * *
Человек.
Нет, не чужой. Вырядился. В белом хитоне… Отсюда не видать, но я не удивлюсь, если красавец писаный. Тогда все сходится.
Хорошо, что я стар. Мне не грозит ничего, кроме смерти.
Хорошо, что я пьян. Иначе мне пришлось бы хоронить свое любопытство и обманывать самого себя, что не осталось иного удовольствия, как только потрепать языком с незнакомцем.
Отсюда и не видать, мужчина или женщина.
Эх, старый дурень. Женщина? Одна? Здесь, в Зарыданье?
От дурня слышу. Почему и нет, если пришлый? Слышал я от стариков, сам будучи отроком, что за нашими горами, – да не за этими, – за нашими! – так вот, за нашими горами, там, куда падает тень от палки в полдень, встают еще более высокие горы, а за ними – земля, гладкая, как речь льстеца. И землю эту заселяют люди, у которых верховодят женщины – с власами до земли и одной грудью. Они…
Это он.
Так вот, они…
Враки! Ты сам старик, да, да, не притворяйся,
и уж ты-то знаешь, насколько можно верить речам стариков, особенно после пузатого кувшина.
Насчет кувшина ты прав. Налью.
Погоди. Ты сказал: это он?
Или подождать?
Не может быть. Что же ты сидишь и тратишь время попусту
наедине с этим кувшином?
Ну, давай, давай.
Скрыться не успеешь?
От смерти не убежишь.
Кха! Кху! Ху! Хух!
Дурень.
Уф…
И как эллины пьют вино, разбавленное водой? Пить вино, разбавленное водой, оцени сравнение, все равно, что познать девственность, разбавленную другим мужчиной. А?
Ты пьяный похотливый старик.
Точно.
А вот насчет стариков, разбавляющих истину ложью… Не ко всем это относится.
Я о тех, кто достиг того возраста, когда лгать становится трудно. Словно оскверняешь рот. Ну, если только самую малость прихвастнуть…
Покажи мне меру своей малости.
Хорошо, что овцы окотились.
Да не бойся, правда, не бойся. Жил, не жил…
Сбил с мысли. О чем это я? Да… А что до женщин… Они живут в узком круге ограничений, половина которых – от природы, но только половина. Остальное навязали им мы. Да…
Налью. Этот овечий сыр! От него ну просто пожар во рту.
Кха! Кху! Ху!
Уф…
Ничего. Наш круг больше, но мы знаем, что это тоже круг, круг ограничений. Но они, выйдя из своего круга и попав в наш, этого не знают. Они не знают границ этого круга. Поэтому женщина способна превзойти мужчину – как в доблести, так и в низости.
Он уже рядом, а ты рассуждаешь!
Человек – радость. Незнакомый человек…
Человек, я говорю, – радость, а незнакомый человек – радость вдвойне. Мир тебе, добрый чужеземец, и пусть солнце одинаково освещает и твою голову, и мою лысину, и эти камни, и этих овец. Они окотились, и это хорошо, потому что я могу позволить себе радость выбрать для гостя самого аппетитного ягненка. А еще кувшин с молодым вином, а еще овечий сыр, пахучий, как подмышка разгоряченной любовью женщины, а еще студеная вода из родника. Ну, если этого мало, я добавлю это солнце. Бери. Дарю. Оно твое. Ха! Кха! Кху! Ху!
Уф…
Скажи, скажи.
Это была шутка.
Прости выжившего из ума старика, у которого одна радость – потрепать языком с незнакомым человеком,
хотя бредни его сродни журчанию родника: его не слышишь, пока не одолеет жажда.
Однако слова словами, а дело делом. Идем к отаре. Выбирай. Смотри, вот они все перед тобой. Разные. Черненькие, беленькие, пестрые. А нрав? Э! Задира и тихоня, егоза и сидень, и разве скажешь, что от одной матки? Как люди, что ты! Двух одинаковых не найдешь, да.
Этот? Ну и славно. Гони сюда. Гони, гони, так, хорошо. Ведь вся штука в том – кха! Кху! – что на вкус они все одинаковы, верно говорю. Здесь, у ручья. Подержать надо будет. От человека все зависит. Ноги, ноги. Возьми ты и дай двум людям по половинке. И что? Держи, говорю. Это мой добрый нож. Перед ним все равны, и черненькие, и беленькие. Кха. И что, говорю? Один тебя углем насытит, а второго возблагодаришь за царское угощение. Люди! И они то же самое. Те же овцы. Голову вбок. Славно. Сцедить надо кровь. Она и пойдет. Под камни, а там ручей. А ручей куда? В другой ручей. Ты не знаешь, а я скажу: под землей все воды едины. Пустыня? Как бы не так. Глянь, куда солнце садится, холмы там на убыль пошли. А? Зарыданье. Значит, что?
Ничего.
Ха! Кха! Кху! Ху!
Уф…
Это я пошутил.
Мне страшно.
Бери за ноги. Пойдем к костру. Свежевать – мне сподручней. Пока язык болтает, руки свое дело делают. Только сначала выпьем. Выпьем. Не то. Хотя… Да. Своим чередом. Подумай: я, старик, в затруднении. Ибо полагается выпить за гостя. Так? Так. А с другой стороны, вот этот ягненок лишен нами жизни, и полагается выпить за него, чтобы он был не в обиде и не ожесточил себя на угольях. Так? Так.
