Обычно каждый, кто оказывался тут впервые, начинал плакать. И эта девушка выглядела так, будто тоже не станет исключением. Она вошла с портфелем и деловито пожала руку Грейс, как и полагается истинному профессионалу, каковым она являлась или, по крайней мере, хотела казаться. Затем девушка присела на кушетку, закинув затянутые в саржевые брюки ноги одну на другую. А потом, как будто внезапно осознав, где находится, восторженно выдохнула.
– Ух ты! – Девушку звали Ребекка Уэйн (за несколько минут до встречи Грейс проверила это дважды). – Мне не приходилось бывать в кабинете у психоаналитика с тех пор, как я окончила колледж.
Грейс, сидя, как обычно, на стуле, скрестив ноги, которые были куда короче, чем у ее гостьи, не удержалась и подалась вперед.
– Тут все так странно и необычно! Как только сюда заходишь, сразу хочется начать орать во всю глотку о самом сокровенном и рыдать.
– Салфеток здесь хватает, – улыбнулась Грейс.
Сколько же раз она сидела вот на этом самом стуле, скрестив ноги совсем как сейчас и прислушиваясь к набирающим силу рыданиям. А плакали тут так часто, что однажды ей представилось, будто кабинет полностью оказался под водой. Совсем как в одной из сказочных историй Бетти Макдональд, которые Грейс так любила в детстве. Там девочка-плакса никак не могла остановиться, пока не оказалась по горло в слезах. Когда в кабинете начинал царствовать гнев, – и неважно, выражалось ли это в крике или в ядовитом упорном молчании, – ей представлялось, будто стены, выкрашенные в безобидный кремовый цвет, темнеют от этой ярости. Когда же побеждало примирение и торжествовало счастье, ей иногда чудился аромат сосновой хвои, как летом на озере.
– Это всего лишь самая обыкновенная комната, – ободряюще произнесла Грейс. – С самой заурядной мебелью.
– Верно. – Ребекка осмотрелась, словно в поисках подтверждения этих слов. Комната, служившая кабинетом, где Грейс давала консультации, была обставлена с величайшей тщательностью, чтобы одновременно отвечать нескольким требованиям. Она достаточно уютная, но не располагает к панибратству, домашняя, но не задевает личность гостя, а некоторые детали были хорошо знакомы каждому посетителю. Например, висевший у двери плакат с репродукцией Элиота Портера – фото с березами – разве не у каждого где-то в свое время обязательно красовался точно такой же? Может, в спальне или летнем домике… Или красный безворсовый коврик на полу, бежевая кушетка или кожаное крутящееся кресло самой Грейс. Тут же стоял стеклянный журнальный столик с пачкой салфеток в кожаной подставке, в углу расположился сосновый письменный стол. В его ящиках хранились блокноты с отрывными листочками, а еще списки психофармакологов, детских психологов, гипнотерапевтов, помогающих бросить курить, агентов по недвижимости, агентов из бюро путешествий, специалистов по минимизации налогов на имущество, адвокатов, специализирующихся на разводах.
На письменном столе в причудливой глиняной кружке, которую слепил в первом классе ее сын Генри, топорщились ручки и карандаши. Эта кружка в течение лет много раз становилась объектом для пространных комментариев. Каких только воспоминаний из прошлого она не вызывала у посетителей! Здесь же стояла и белая керамическая лампа с холщовым абажуром, бросающим рассеянный свет на все происходящее в комнате.
Единственное окно выходило на задний двор и переулок, но рассматривать там, в общем-то, было нечего. Правда, как-то раз, много лет назад, была предпринята попытка установить здесь декоративную кадку с яркими, но незатейливыми цветами, геранью и вьюном. Управляющий охотно подписал соглашение, но его энтузиазм моментально угас, когда пришлось перетаскивать цветы в деревянной кадке из грузовика на их постоянное место в переулке. Потом оказалось, что цветам здесь не хватает солнечного света, да и сама кадка вскоре куда-то пропала, оставив после себя темный квадрат на асфальте, который никак не хотел исчезать. Впрочем, Грейс не была большой любительницей цветов.
Правда, сегодня она принесла цветы, темно-розовые розы, по особой просьбе Сарабет, которая с приближением знаменательного дня все больше и больше старалась контролировать каждый шаг Грейс. И та должна была купить по поводу сегодняшней встречи не просто цветы, но обязательно розы и непременно темно-розовые.
Темно-розовые розы. Но почему? Грейс это озадачило. Не думала же Сарабет, что фотограф станет делать цветные снимки. Неужели и без того недостаточно невероятно, что журнал «Вог» заинтересовался ею и поместит на своих страницах черно-белое фото? Но Грейс сделала все так, как ей велели, и поместила цветы в единственную вазу, которая обнаружилась в крохотной кухоньке при кабинете. Эта ваза оставалась здесь после какой-то давнишней доставки цветов. (По какому случаю приносили цветы? Благодарность за лечение? «Спасибо-доктор-что-подсказали-мне-бросить-его»? Или от Джонатана?) Она распушила букет, но получилось как-то не очень аккуратно и совсем не привлекательно. Теперь цветы стояли на краю низенького журнального столика, и ваза грозила опрокинуться в любой момент, как только ее заденет пола громоздкого шерстяного пальто Ребекки.
