Белый УАЗ «Патриот» с надписью «Полиция» на синей полосе переваливался по колдобинам когда-то асфальтированной дороги, отчего белобрысый сержант за рулём сначала ругался, а потом прикусил язык на очередной кочке и замолчал. И хуже всего, что через пару километров признаки цивилизации окончательно исчезнут, и до самой деревни пойдёт глинистая грунтовка с непросыхающими даже в жаркое лето лужами. Правда, Михалыч время от времени заваливает самые глубокие колеи вязанками ивовых прутьев, но это мало помогает. Да здесь вообще ничего не помогает! В прошлом году по личному распоряжению губернатора пригнали два десятка Камазов со щебёнкой, и где они сейчас?
С другой стороны, именно отсутствие дороги уберегает Любимовку от нашествия дачников, скупающих участки в радиусе трёхсот километров от Москвы. Полузаброшенная деревенька на берегу старицы Клязьмы очень даже привлекала внимание алчущих сельской идиллии горожан, но местная природа успешно сопротивлялась пришельцам, поглотив в течение последних трёх лет два крутых внедорожника. Да, их потом вытащили бульдозером, и по непроверенным слухам сумели отмыть от натёкшей в салон жидкой грязи, но желающих покататься по грунтовке стало значительно меньше.
Но Нивы с Уазиками проезжали в сухой сезон. Или зимой, когда по засыпанной снегом дороге пару раз пройдётся грейдер. Это ведь Михалыч прекрасно обойдётся без цивилизации, а вот этой самой цивилизации без Михалыча тяжело.
– Тащ полковник, а он и правда колдун? – белобрысый сержант выбрал более-менее ровный участок чтобы задать вопрос и не откусить себе язык.
– Врут, – коротко отмахнулся начальник областного ГИБДД полковник Северюгин. – За дорогой следи!
Так-то оно и ежу понятно, что любимовский отшельник если и не колдун, то в любом случае человек неоднозначный и подозрительный. Только сам полковник смешает с дерьмом любого, кто решит перейти от подозрений к действию, и даже сам губернатор прибежит с лопатой, чтобы закопать излишне любопытных или инициативных. Живёт себе и живёт в глухой деревне недалеко от Клязьмы военный пенсионер Андрей Михайлович Самарин, изредка выбираясь в Гороховец на потрёпанной Ниве, и никому он не мешает.
Места вокруг Любимовки благодатные, зверьё непуганое чуть ли не из окошка стрелять можно, пасека в полторы сотни семей как аэродром гудит… На жизнь Андрей Михайлович не жалуется и другим жить помогает. Иногда возвращает эту самую жизнь в самом прямом смысле.
Год назад Северюгин привёз сюда умирающую жену. Врачи с сожалением разводили руками и давали прогноз на три-четыре месяца, а Михалыч… А Михалыч сказал, чтобы полковник вернулся через неделю и привёз четыре тонны соли, шесть тонн строительной арматуры, да помог пристроить партию соболиных шкурок. Вот где Клязьма и где соболя?
Через неделю Северюгин собственноручно разгружал полноприводный Камаз, перетаскивая мешки с солью и железо в крытый лемехом сарай на краю участка, а выздоровевшая и даже помолодевшая супруга варила на летней кухне умопомрачительно пахнущий суп из свежих боровиков. А что такого? Эка невидаль, боровики… Пятнадцатого мая, ага…
Хотя чему удивляться, если у Михалыча среди зимы можно прикупить десяток свежеподстреленных диких уток или жирного перелётного гуся. Да-да, те самые благодатные места, что не располагают к излишнему любопытству. Кому, например, интересно, куда денутся в глухой деревне два десятка зеркал размером метр на метр двадцать, аккуратно сложенные в багажнике «Патриота»? В лесу развесит! А что, медведи – они тоже люди, и мало ли кому из них захочется полюбоваться на себя в большом зеркале.
Полковник засмеялся, а на удивлённый взгляд водителя прикрикнул:
– Опять на дорогу не смотришь!
Через двадцать минут, благополучно форсировав непросыхающие лужи, Уазик остановился у массивных дубовых ворот с кованными петлями, сделавшими бы честь любому средневековому замку.
– Не сигналь, он сам откроет, – бросил полковник и вышел из машины на свежий воздух. – Красотища какая, аж завидно стало!
Северюгину иногда тоже хотелось бросить всё к чертям собачьим и уехать в деревню. Чтобы вот так же солнышко светило, чтоб дымок из банной трубы поднимался в безоблачное небо, чтобы ржание лошадей из-за забора… Но минутная слабость уходила под напором суровой жизненной необходимости. Скоро вот дочку замуж отдавать, машине уже три года и перед соседями за старьё стыдно, да до пенсии ещё служить как медному котелку. Заботы, заботы, заботы… А жить для себя когда-нибудь потом. Как всегда.
– Дмитрий Олегович?
Полковник вздрогнул от неожиданности и обернулся на знакомый голос. Михалыч стоял в неслышно распахнувшихся воротах и улыбался в седую бороду.
– Замечтался?
