В художественной школе имени безымянного художника города Неизвестный проходил экзамен. Комната, где проходил экзамен была мала. Окна были закрыты, становилось душно до отвращения, но никто в этой комнате не дышал, все втягивали воздух инстинктом. Пол был скрипучим, но скрипа не было слышно. Каждый сидел за своим мольбертом, и, словно, в трансе писал натюрморт. Тишина была мертвой, лишь мазки кисточек, как стуки сердца тишины давали времени течь. На натюрмортном столе стояла ваза, набитая букетом полевых цветов с колосками пшеницы и ячменя. Нежно голубое стекло переливалось с желтыми цветами и колосьями словно закат в летний вечер. Справа от вазы стояла тарелка, даже, разумнее сказать тарель. Тонкая, большая и на вид очень лёгкая. В ней лежали красные яблоки и зеленые яблочки вместе с дольками апельсинов с кожурой. Был ли красивый натюрморт? – Нет, всё вместе выглядело смехотворно, а предметы раздельно вызывали бесконечную скуку. Кто кладет в вазу колосья пшеницы? В нашем городе так не делают, а если и делают, то только сумасшедшие, необразованные дикари, лишившиеся эстетического вкуса, и то, втихаря. Натюрморт не дышал, и к началу экзамена уже умер; адекватный, здравый и системный человек никогда в жизни не будет смотреть на эту совокупность более минуты, но экзамен проходили ученики не первого года обучения. Их даже жалко, мне будет жалко любого человека, которого заставили рисовать это безобразие: идиотскую вазу с сеном внутри и яблоками, скукоженных как машонка зимой. Мелодия мазков кисточек продолжалась симфонией и…
