Скорый. Фирменный
(Под мерный стук колес)
И снова дорога. Вагон привычно покачивается, перебирает колесами километры, словно считает: тук-тук, тук-тук – двадцать проехали, ничего не отвалилось, тук-тук, тук-тук – еще столько же, и навстречу никто не попался, тук-тук, тук-тук, даст Бог, доедем… Что-то в нем скрипит, дребезжит, потренькивает, причем в определенном ритме, будто поет это «что-то» свою грустную, жалостную песню.
Пассажиры, растолкав багаж, переодевшись в треники и застелив постели чуть влажным и полосатеньким бельем, занялись кто чем. Одни читают, другие спят старательно, вытянув ноги в проход. Некоторые перекусывают.
Позвякивают ложки в стаканах с резными подстаканниками, выводя в дорожной симфонии свою собственную партию.
Из динамиков сочится приглушенная музыка, кажется, играет сакс.
Убаюкивает…
В поезде всегда убаюкивает. Мерное покачивание, негромкий разговор, умиротворение от свалившейся вдруг возможности отдышаться. Никуда не бежать. Просто выспаться, наконец. И хочется так вот ехать и ехать… Как минимум до Владивостока. А то и дальше…
За окнами… А за окнами – столбы, привязанные друг к дружке проводами, и бесконечный лес, лес, лес. Картинка была бы почти статичной, как остановившийся кадр, если бы не мельканье солнечных бликов.
Редкие станционные поселки вдоль дороги жалки и неказисты, словно просящий милостыню нищий. Мимо них мы мчимся так же быстро, не задерживаясь, как мимо просящих подаяние. Ощущение, будто и сама жизнь тоже проносится мимо них – равнодушно, скорым фирменным поездом.
Города же, о приближении которых услужливо докладывают дачки-выскочки, уже не так униженно скромны и просто так мимо себя не пропускают. Они приветствуют бодрым, даже ночью, и всегда приятным голосом дикторш. Для непонятливых – даже по-английски. Соблазняют киосками-ларьками со свежезасушенной китайской снедью. Зазывают лоточным изобилием местных промыслов. Не купить сувенир-другой здесь просто невозможно. Они словно уговаривают: «Ну, купи, ну, чего тебе стоит? Тем более что и стоит – тьфу, копейки. А моему хозяину и его детишкам на молочишко будет…»
И ведь покупаешь… И не знаешь потом, куда девать безделушку. Ну полная платформенная филантропия!
В вагоне снова кто-то перекусывает, наплевав на калории: «Однова живем!» Немногочисленные детки, тоже накормленные, капризничают от вынужденного «ведисебяприличного» сиденья и лежанья – ни побегать, ни пошалить. А взрослые, те, удовлетворив первостепенные желания организма – выспаться и утолить голод физический, – приступают к беседам. Мы же, сытые, поговорить любим, особенно о… голодных и сирых.
Самая популярная тема – о политике, причем «в» Украине. То ли народ весь корнями оттуда, то ли, наоборот, туда намылился. Поневоле узнаёшь, кто за кого в «незалежной», какие яды наиболее эффективны, какие цвета в политических нарядах самые модные и в какую сторону лучше косу наматывать – по часовой или против.
Другая, не менее важная, тема – финансовый кризис и что с ним делать. Мнений тут столько же, сколько и заинтересованных участников обсуждения. Маятник качается от радикального «бомбу бы на эту проклятущую Америку, чтобы им ни дна ни покрышки» до авосьно-бесшабашного «а где наша не пропадала, не впервой!».
Слушаешь и понимаешь: нет, кризису нас нипочем не взять – ни за рупь, ни за цент, ни за шекель!
Потом разговоры плавно переходят в более мирное русло, на личное – о себе, своих близких…
«Мать схоронил, вот обратно еду», – а сам кроссворд разгадывает. Да и то дело, ведь схоронил уже мужик мать.
«С отцом проститься ездила. Ох и насмотрелась, – делится женщина. – Без одной ноги, после инсульта уже не встает, легкие не работают, а он глазами просит беломорину: там, мол, на шкафу лежат, дай хоть раз затянуться…»
«А яблок нынче в саду, яблок! – это бабулька хвастает, с лицом из того печеного фрукта, что нахваливает. – И антоновка уродилась добрая, и семеренко. Вот внукам везу их цельный чемодан. Что они там, горемышные, на Севере этом, видят акромя холоду?!»
«Не, дядь Саш, ты со мной не спорь. – Парень порядком уже навеселе. – Да, согласен, я – фартовый. Из такого дерьма вылез целым – точно фартовый! Но жить я все равно не хочу. И не уговаривай! Зачем? Для кого? Жена ушла. И пацана забрала. Ну и что, дядь Саш, что пил. Все мужики пьют. Бил? Ну, ударил пару раз, по пьяни. Да буйный я, как выпью. А чё она, етить ее мать, как Андропов, говорят, когда-то, сухой закон мне устанавливает? Вот, бля, и получает…»
«Алё, алё, Виктор Иваныч? Вас Петров беспокоит. Вы не знаете номера телефона Василия Кузьмича? Нет, не знаете? И самого Василия Кузьмича не знаете? И вообще вы не Виктор Иваныч? А кто? И что ж вы тогда голову мне морочите? – и, в сердцах, окружающим, – звонят, понимаешь, сами не знают куда…»
Мужичок, тот, что едет с похорон матери, разложил на газетке закусить, в стакан с подстаканником набулькал «чаю» из бутылки, завернутой в бумагу, – одно горлышко из кулька торчит – маскировка! Выпил, не вынимая ложечки из стакана, крякнул, занюхал килькой в томате.
Помянул.
А вот пошли коробейники по вагонам. Чего только не предлагают! Тут тебе и талисманы всякие, и камушки по знакам зодиака, и от сглаза (интересно, а ДЛЯ сглаза есть?).
