Колька брел по проселку, цепляя большими пальцами ног пересушенную супесь. Супесь была прогрета солнцем, и ее тепло радовало гудящие Колькины ступни.
Набегавшись целый день по окрестностям деревни, он был и жутко довольным, и ужасно уставшим. Чего из этого было больше – непонятно.
Лето было в самом разгаре, взрослые все были в работах, на детей внимания обращали мало. Дети находили себя сами. Рыбалка, грибы-ягоды. Ребята повзрослее ходили помогать мужикам в тракторный гараж – учились разбираться с многочисленными гаечными ключами, различать виды смазок, красок и запчастей. Особо талантливые допускались непосредственно до самих машин – обтирать, шкурить, красить. Такие парни ходили селезнями, гордо вскинув голову. Еще бы! Все босые в штанах с рваными коленками бегают, а эти уже без пяти минут механики!
Девчонки были на подхвате в коровниках. Кто-то начинал присматриваться к работе ветеринара. Хотя чаще всего ветеринарами в Шаньшерово были мужчины, ибо только крепкой мужской рукой можно уверенно проткнуть вспученный коровий живот иглой, а особо форсистые еще и поджигали выходившие под давлением газы, доселе мучавшие бедное животное. Ну и работ по домашнему хозяйству у всех было за глаза. Семьи, прореженные недавней войной, потихоньку разрастались. Ложками на обеде стучало все больше рук, и что-то в эти ложки нужно было класть.
Не голодали, но и о сытости говорить не приходилось. Лебеда и сныть с крапивой были частыми ингредиентами, а один и тот же мосол могли отваривать по два раза, чтобы хоть как-то насытить постную похлебку из сорняков.
На речке могли пропадать чуть ли не сутками. Во-первых, от улова зависел престиж рыболова. Ну, поймал ты пару уклеек и карася, и что? А вон идут Митя с Толькой, у них в старом ведре и две щуки, и раки. Раков можно было и продать изредка заезжавшим в колхозный гараж водителям из поселка. Ловить раков пытались все, но получалось не у многих. Тут нужно было уметь среди корней и утонувших склизких коряг, почти по самый нос стоя в воде, руками нащупать рака в его норе и вытащить наружу, умудрившись не поскользнуться.
Выловленная рыба шла в семейные горшки, поэтому мальчишки изо всех сил старались наловить побольше, выбирая и новые места лова выше по течению Межи и ее притока Истьянки, и сооружая удочки. Дед Афанасий с трудом гнущимися пальцами научил ребятню плести верши из ивовых прутьев, ухмыляясь в бороду и вспоминая свое босоногое детство. Воспоминания пробуждали искорки в васильково-голубых глазах и временно унимали гнет боли от не вернувшегося с войны сына.
– Вот эдот прут-то сюдой пхай, и под энтот подводи. Эта, а шоб рака словить, сначала лягуха пымай и о камень его хрясни.
– Дед, а о камень-то зачем?
– Так эта, лягух издохнет, его покладай у вершу с валунами и на ночь оставь. А с утреца уже там рак будет, и не один! Рак-то, эта, мертвячину-то любыть, хе!
К Шаньшерово, старой деревеньке, расположенной на излучине Межи, последние годы все больше стремился примкнуть поселок Октябрьский, где проходила железнодорожная ветка, идущая от узловой станции. Дорога использовалась в основном для вывоза заготавливаемой в крупном леспромхозе древесины, ну и два раза в день ходил паровоз с двумя старенькими вагончиками. Леспромхоз, также названный Октябрьским, рос и ширился, пятилетка выполнялась ударными темпами, планировали строить лесовозную узкоколейку. Строились новые поселковые бараки, готовящиеся принять новых строителей и лесозаготовителей. Закладывали фундамент под вторую школу.
Колька ходил в деревенскую школу. В Октябрьском школа была большая, двухэтажная. На первом – начальная, на втором – уже средняя. Планировали и интернат строить, чтобы дети из дальних деревень тоже могли получить обязательное в Союзе школьное образование. Это вообще у Коли в голове не укладывалось, как можно шесть дней в неделю жить не дома? В ту же армию, само собой, забирали на три года, но то ж армия! А тут школа… Да, читать-писать все должны уметь, но вон, у них в деревне с задачей обучить грамоте прекрасно справлялись Антонина Федоровна и Семен Михайлович, учителя деревенской школы. В Октябрьской школе же целый штат был, и таблички солидные на кабинетах, глобусы там всякие.
Поселковых мальчишек в Шаньшерово недолюбливали, дело часто доходило до драки. Ну и в поселок шаньшеровские тоже редко совались. Хотя сам поселок для деревенских был почти что Москвой. Дома здесь были иные, стояли вдоль широкой улицы. Было отделение почты, был фельдшерский пункт. Буфета на станции не было, да и станции как таковой не было – не было касс (билеты покупались у кондуктора в вагоне), не было станционного здания. Октябрьский был лишь остановочным пунктом. Была пожарная часть, где в гараже стоял красный и блестящий новенький ГаЗ-51 с цистерной и аккуратно свернутыми брезентовыми шлангами. Машину использовали редко, чаще пожар тушили всем миром, растаскивая огонь баграми и щедро засыпая все той же супесью. Но наличие собственной пожарной машины на леспромхозе было обязательно и делало поселок более чем представительным на фоне покосившихся болотных деревушек.
