В расширенном списке величайших изобретений человечества сразу за его бесспорными лидерами – автомобильным колесом, одноразовой зажигалкой и доступной женщиной с четвертым номером, но непосредственно перед светлым разливным пивом, мобильным телефоном и доступной женщиной с третьим номером, вне всякого сомнения, следует разместить выдающееся достижение с незатейливым названием – Очередной Оплачиваемый Отпуск.
Сейчас, поставив чемодан на пол прибрежного адриатического бунгало и стянув, как сытого удава, галстук, я в справедливости такого рейтинга был убежден тверже, чем папа Римский в существовании Рима.
Все здесь оказалось устроено именно так, как мечталось длинными промозглыми вечерами на не всегда ухоженной Родине. Каменные ступеньки спускаются к самому синему морю, крошечная веранда увита диким виноградом, густой ароматный кустарник отделяет мою обитель от остального мира. В спальне приветливо расположилась широкая кровать с клетчатыми хрустящими простынями.
Я опускаюсь на ступени. Слоями, словно толстые капустные листья, с души сползают повседневные заботы, отступают административные волнения, забываются денежные неприятности и производственные обязанности.
Никто не дергает по телефону, нет нужды поминутно хлопать дверцей электронного почтового ящика. Посетители не лезут с претензиями, а начальство с советами. Родня не посягает на кошелек, а друзья на печень. По собственной воле, без намека на насилие отпита верхняя половина из бутылки местного пива, а сандвич с ветчиной, сыром и салатом свеж и величествен, как памятник Карлу Марксу, разглядывающему Большой театр.
Я запрокидываю голову и готов проорать, пророкотать во всю глотку что-то старинное, дикое из набора тех звуков пещерного человека, которые предшествовали сегодняшнему цивилизованному “very well”. Я – один. На целых две недели.
Вечереет. У ног, как измятое брачное ложе, остывает просторный минимум двуспальный пляж. Уютно, доброй лохматой собакой посапывает море. Высокомерное солнце с неторопливостью чиновника готовится к концу своего рабочего дня, освобождая для ночного коллеги – Луны бескрайнее, еще горячее небо. Заботливый ветерок несет тишину и…
Вдруг, чу? Что я слышу? Что это? Как это? Выстраданное одиночество нарушают приближающиеся звуки развязной дудки, пионерского барабана и иностранной речи. Кто? Что? Зачем? И тут, вижу: по кромке воды в мою сторону движется процессия – мужчины с перьями на головах, золотистые женщины, дети с выгоревшими волосами. Много. На них тяжелые бусы из фруктов и ягод, венки из зелени, лица, тела, конечности покрыты цветным орнаментом и рисунками, похожими на дорожные знаки. Они размахивают руками, гомонят, свистят, бубнят, поют песни и просто кричат. Становится шумно. Я ошарашенно вглядываюсь. Кроме продуктов питания и краски, на этой публике ничего нет. То есть совсем ничего – нагие, как папуасы. Хотя… папуасы ведь что-то носят?
Представьте состояние. Чужбина, первый день, толпа в десятки голых надвигается на тебя, машет руками, орет, а ты сидишь в длинных полосатых шортах, один, за спиной в комнате чемодан с тряпками и бумажник со скромным количеством местной валюты. А ты не знаешь, чего они хотят, кто они? Что им нужно? Одежду? Денег на одежду? Все вместе? Все вместе и меня самого в придачу?
Тревога! Обступают! Надо же что-то делать, действовать, предпринимать. Остановить этот дурдом на марше.
Вообще-то я человек тертый, хладнокровие теряю редко. Просчитываю варианты.
Первый. Отступить. Закрыться в доме. Держать осаду. Ждать подкрепления в виде людей в трусах, а еще лучше в брюках – и орать! Помощь придет. Мы в густонаселенной Европе. Одно «но». Что, если одетые замешкаются? Сборы, экипировка, то – се. Я понимаю: время работает на меня. Наступит зима, похолодает, и они, голые, уйдут на юг, где тепло. Ждать только, возможно, придется долго – отпуск кончится.
Вариант второй. Лучшая защита – это наступление! Стащить с себя одежду. Измазаться кетчупом из сандвича, облиться пивом – и вперед, к ним, к голожопцам. Размахивать руками и орать, отвлекать от моих чемодана и бумажника. Примут за своего, возьмут в стаю. При первом удобном случае – сбегу!
Выходит, подавать голос надо при всех вариантах. Можно начинать уже сейчас, до вынесения окончательного решения. И я ору…
И в крике моем тесно переплелась протяжная тревога за одежду, басовитый страх перед неизвестностью, звонкое отчаяние прыгуна в омут и визгливая стыдливость застуканной в неглиже девственницы. Голые тем временем приближаются, голова процессии возле моего жилища. Они уже рядом…
Что скрывать от вас, ребят своих, – я подслеповат и поэтому не сразу разглядел ту блондиночку в ожерелье из черешен. Но когда процессия подошла и изображение стало четким, понял однозначно: принимается только "вариант номер два", и если и сбегу, то только наутро. Да и не сбегу вовсе, а уйду не спеша, походкой утомленного любовью человека.
Надо срочно вливаться в их ряды. Для начала, демонстрируя свою самую приветливую улыбочку, с элегантной небрежностью задираю майку и медленно расстегиваю пару пуговиц на шортах. Оказывается, выбранный путь верен – голые одобрительно загудели. Тогда, наращивая скорость, я продолжаю работу над ширинкой, втайне, правда, мечтая, чтобы пуговицы на ней умели размножаться делением или сразу застегивались сами собой. Увы, хорошие времена пролетают быстро. Пуговицы – закончились. Голые радостно обступали меня, гомоня на нескольких языках сразу, вероятно, обсуждали предстоящее зрелище, а, возможно даже, делали ставки. Стиснув зубы и отклячив задницу, я самоотверженно спустил шорты до коленок. Прохладный ветер одарил меня непривычным ощущением беззащитности и гусиной кожей.
