Накануне (конец 1939 года)
…Приближался сентябрь, и, поскольку я бегло читал, считал и писал печатными буквами, решено было меня в школу отдать, в первый класс. Я вполне мог и со второго начать. Но меня в школу не приняли: мне едва пошёл восьмой год, а учиться тогда начинали с восьми. Несмотря на все хлопоты мамы и доказательства знаний моих, бездушные директор и заведующий районо ей отказали, теперь уже под другим предлогом, надуманным: ввиду слабого здоровья. А болел малярией я в прошлом году и теперь был совершенно здоров. Не захотели, мерзавцы, возиться с не вполне взрослым ребёнком.
Это была первая кочка, о которую споткнулась моя жизнь. Но меня это нисколько не огорчило. Тем более что разворачивающиеся события полностью захватили меня. Халхин-Гол проскочил как-то мимо меня, видно, занят я был чем-то более важным. Но прилёт Риббентропа в Москву уже был в центре внимания. О нём много и настойчиво говорили. Ведь Германия сколько помню была нашим врагом. А тут мы с ней «Пакт о ненападении» (и дружбе чуть позже, помнится) заключили.
Через несколько дней Гитлер напал на Польшу, на враждебное нам государство, так что это хотя в память мне и запало, но до времени я оставался бесстрастным. Оживление и интерес наступили, когда немцы, очень быстро польскую армию разгромив, стали двигаться к нашим границам. Тут наше правительство заявило, что не хочет, чтобы братские украинский и белорусский народы, жившие в Польше с Советско-польской войны двадцатого года, были захвачены Германией, и двинуло Красную Армию в «Освободительный поход» на земли Западной Украины и Западной Белоруссии.
Всего за несколько дней без всяких боёв они красноармейцами были заняты. В кино показывали, с какой радостью, забрасывая цветами, встречало их население. До меня дошли разговоры, что кое-где нашим войскам пришлось столкнуться с немецкими, которые лезли к нашей границе, и что Красная Армия им так задала, что Гитлер быстренько согласился с новой границей <теперь уже> между нашими странами. Думаю сейчас, что слухи эти нарочно распространяли.
«Освобождение» Западной Украины и Западной Белоруссии и присоединение их к СССР наполнило меня радостью, гордостью, и любовь моя к РККА возросла ещё больше. Кажется (или только кажется), с этим событием совпало и назначение наркомом обороны неизвестного мне Тимошенко1. О любимых мной «легендарных» маршалах Ворошилове и Будённом как-то говорить и писать перестали.
…Поздней осенью, когда в Архангельске лежал уже снег, каждый день газеты стали писать, что белофинны безобразничают на наших границах и даже по нашим заставам стреляют из пушек. В ответ наша артиллерия открыла огонь, и Советский Союз объявил войну на нас напавшей Финляндии.
…по нашим улицам одна за другой проходили колонны красноармейцев в белых полушубках и выкрашенных белой краской стальных касках, надетых поверх шапок-ушанок.
…начался штурм «линии Маннергейма», укреплений названных так по имени генерала – главного белофинна, и в газетах замелькали слова непривычные: «шюцкоровцы», «доты», «надолбы», «автоматы», «кукушки». «Кукушками» называли финских солдат, взбиравшихся в белых маскировочных халатах на высокие заснеженные ели в лесах, откуда они, пропустив наших бойцов, стреляли им в спину. Были они снайперами – тоже новое слово, – стреляли метко, без промаха, и много наших бойцов от них полегло. А автоматами2, то есть ручными маленькими пулемётиками, была вооружена вся финская армия, и финны прямо косили из них наших красноармейцев.
В Красной Армии не было автоматов, были лишь длинные тяжёлые винтовки образца девяносто седьмого дробь тридцатого, сконструированные в тысяча восемьсот девяносто седьмом году и улучшенные в тысяча девятьсот тридцатом. Они стреляли одиночными выстрелами и требовали перезарядки либо после каждого выстрела, либо после пяти (если обойма была).
…заговорили о страшных морозах, мешавших нашей армии продвигаться. Дела шли, действительно, медленно, хотя радио и газеты взахлёб сообщали о героических действиях войск. Войска, может, и действовали героически, но шли недели, а конца штурма линии Маннергейма не виделось ну никак. Так что тут было что-то не так. Это и я понимал своим детским умишком. Глядя на карту Финляндии, напоминавшую человеческую фигуру с обрубками ног и рук, и сравнивая эту зелёную кроху3 с огромной розовой глыбой СССР, я не мог подавить в себе изумления, как же она с двумя миллионами населения осмелилась напасть на стосорокамиллионный Советский Союз.
