Обесточенные много лет назад, притихшие в ночи линии электропередач светились странными двигающимися по оборванным проводам вверх и вниз блуждающими огнями. Иногда с этого призрачного огня срывалась искра и летела вниз, освещая горючей слезой сгорбившуюся внизу неказистую, практически черную фигуру. Лука сидел в кромешной тьме, закрыв глаза. Ему хотелось скрыться и потеряться среди этого мира живых и мертвых, среди остатков человеческой цивилизации, оказавшейся наполненной людьми точно так же, как и он сам, как будто бы мертвый, вдруг оказался наполненным чем-то живым. Это было нечестно. Он думал, что умер и внутри, и снаружи. Но все произошло так не вовремя. Бережно держа кончиками пальцев фотографию, он боялся поглядеть на нее, боялся вновь увидеть это святое, лучистое лицо его ребенка. Сейчас, без освещения, он не мог увидеть то, что было запечатлено на ней, но тогда, под лучами прожекторов одного из экзоскелетов противника, стоящего на крыше, он увидел эту фотографию всего на миг или несколько секунд, провалившись в бесконечность и предательскую слабость. Что он тогда сказал? Что? «Добро пожаловать в рабство»? Как это могло слететь с его губ – он же искренне верил, что он – это все его братья, но он – это не его братья? Он прогнал их. Он – это не они, он – это другое…
Лука откинул голову назад и, не открывая глаз, попробовал дышать. Дышать ему было не обязательно – он делал вдох только для того, чтобы можно было на выдохе сказать слово. Как же далеко он зашел. Его ребенок, его дитя… Как он может показаться ему на глаза в таком виде? Его дочь, его Дарья, должно быть, стала уже взрослой женщиной и давно забыла лицо отца. Да он и сам забыл, как он должен был выглядеть. Слишком многое прошло с того времени, как он вышел из подземелья, слишком много он успел сотворить. Что теперь? Что теперь делать? Кто поможет ему? Врачи? После того что он сделал там, на охраняемом участке периметра, украв и, по сути, убив сорок человек, украв у них волю и заразив каким-то.... Чем он их заразил? Лука открыл глаза и поднял одну руку вверх, пытаясь разглядеть ее на просвет. Он видел ее душное серое, с элементами фиолетового свечение, слабые разряды электричества, возникающие в ней, когда он шевелил пальцами. Рука сейчас по форме была абсолютно человеческой, но если ее осветить, то ржавая чешуя однажды спаленной инфекцией человеческой кожи выдаст в нем зверя, чудовище, мертвеца… Как сказал один из людей, которого он… Нет, его братья… нет, его рабы… нет, рабы этой заразы привели к нему. Тот человек сказал, что они все зомби. Тогда он, Лука Псарас, спросил его: «Кто такие зомби?» И тот человек ответил, что это ожившие мертвецы. Да. Точнее не скажешь. Он умер, он должен был умереть… Но чья неведомая и страшная воля заставила его снова подняться и ходить? Какая неведомая и страшная сила заставила его заражать других людей?
Лука опустил руку, в другой бережно, кончиками пальцев продолжая удерживать фотографию. Он ведь разучился есть нормально, как человек. Он привык высасывать и забирать жизнь из всего. Это началось так давно. Где-то в глубине его памяти появились картины, как он, сгорая в борьбе двух инфекций, кричал от боли и ходил в темноте среди безмолвно стоящих вдоль стен мертвецов, воя и не находя себе места, бился головой о стены, углы, как он пытался, надеялся умереть, но… Он вспомнил тот шприц с бурой жидкостью внутри. Вспомнил, с каким победным чувством он вводил эту бурую смерть себе в вену, лишь бы не стать как те, которые безучастно наблюдали за ним. Это было нечестно и подло.
Где-то недалеко почувствовалось движение. Движение полного жизни существа, собаки без глаз… Странная собака. Как они еще живут здесь? Собака без глаз, слепой пес. Лука притих, прислушиваясь к существу, одновременно замечая, что он снизил температуру тела, чтобы тот не обнаружил его и прошел мимо, и тогда он, Лука Псарас, схватит его одеяло жизни и… Нет!
Сидящий на земле встал, резко вырисовываясь на фоне ночного неба. Слепой пес вздрогнул и стремительно бросился прочь. Слабая улыбка коснулась узких губ существа. Не сегодня, не так и не сейчас. Лука оглянулся, сориентировался на местности, выбрал направление и пошел. Скоро в Зоне должен был начаться дождь, и он не простит себе, если с фотографией его дочери что-нибудь произойдет. Это действительно все, что у него есть сейчас, на данный момент этой недосягаемой и нежеланной жизни. Жизни ходячего страшного мертвеца, в котором проснулось что-то живое…
***
Овод Пустотелый уводил своих братьев в Рыжий Лес. Его Старший Брат выжил из ума. А как же иначе? Он назвал их святое Братство рабством. Неизвестно, что было на том клочке бумаге, который, кувыркаясь, упал вниз, но, что бы там ни было, оно не могло встать ни в какое сравнение с Братством. С их высшей целью равенства и справедливости, с их назначением сделать весь мир одной семьей, где все будет подчинено одной цели. Какой? Он пока не знал этого, но чувствовал, что, как только они обратят весь мир в Братство, то, ради чего это все делалось, сразу станет простым, понятным и очевидным. Овод даже не верил в это – он знал. А Старший Брат Лука прогнал их и ушел сам… Почему?
