Собственно, почему «Остров бабочек>1»?.. Ведь то место, которое я обозначил в своем блокноте огрызком кохиноровского карандаша как Остров бабочек, на самом деле никаким и не было островом, а только живописным лугом (что-то в духе картин Николая Дубовского), расположенного за цепью подобных лугов и лужков, постепенно начинающихся за массивным лесопарком, который примыкал к неприметным строениям нашего райцентра. И хотя там разноцветных чешуйчатокрылых летуний в погожий летний день и в самом деле порхало видимо-невидимо, раньше мне не приходило на ум этот топоним, посещаемый мной уже несколько лет, вдруг назвать столь изящным названием. В конце концов, можно же его было бы обозвать как-нибудь иначе, что более соответствовало моим графоманским наклонностям. Например, Оазисом Отдохновения, Лугом Наслаждений, или ещё каким-нибудь выспренним определением, похожим на названия книг для душеполезного чтения. А то сразу островом, да ещё и бабочек, которых, кстати, на других подобных же полянах наших обширных парков водилось также в немереном количестве. Но если посторонний наблюдатель поближе познакомился бы с моей натурой, легкомысленно-поэтической, абсолютно непрактичной, чуждой всяких треволнений мира, то он быстро бы уловил в моём случае значение этой метафоры: моя луговина, окружённая соснами, выделяющими целебные для лёгких и сердца фитонциды и озон; шелестящая душистым разнотравьем, опыляемым гудящими шмелями, пчёлами и теми же самыми бабочками, – всегда для меня была волшебным островом (L`isle joyeuse>2), где такой пустой прозябатель жизни, как я – в сущности, беззаботный мотылёк или бабочка, – старательно укрывался от бурь и житейских волн сего бесчеловечного века с его железной хваткой бультерьера. И если это название возникло у меня совсем недавно в связи с конкретной ситуацией (речь о которой впереди), то, видимо, суть его вызревала постепенно, и лишь в один прекрасный день нашло в адекватном выражении в моей душе, замкнутой, как улитка, и одновременно жадно ищущей в свободно порхающих существах некой духовной женственности, к тайне которой меня влекло всю жизнь.
Теперь заострю внимание на самой идеи женственности, ибо ей в книге отведена одна из главных ролей и суждено будет раскрыться в полной мере именно в пределах вселенной Острова бабочек.
Здесь я попытаюсь лишний раз доказать, что ипостаси сущности: Матерь, материя, мати, – качественно не имеют большой разницы. Они предстают разными только в нашем слишком рациональном сознании. В реальности же они тождественны. Их цель вмещать в своём лоне невидимые духовные узы и противоположные полюса враждебного мира. Именно эту одинаковость я прилежно и пытался постичь среди умиротворённой природы: в шелесте трав, в треске кузнечиков, в кружении легкокрылых жеманниц. И именно её я и постараюсь показать в противоречивых идейных линиях этой книги. Ниоба, Прокна, Данаиды, Елена Троянская, Лукреция>3, Сафо, Клеопатра, Лесбия>4, мученица Екатерина, Ипатия, Феодора Византийская>5, Батильда>6, леди Годива>7, Офелия, Евпраксия, Жанна д´Арк, Мумтаз-Махал>8, Мария Стюарт, Шарлота Корде, боярыня Морозова, Мадам де Ламбаль, Катарина Хенот>9, княгиня Трубецкая>10, То́ска, Софья Перовская, Зоя Космодемьянская, Нур Инайят Хан>11, Марлен Дитрих, Маришка Вереш, принцесса Диана, Снежана Даутова>12, – всё это многообразные лики женской сути, с одной стороны имеющие признаки Инь, с другой – Пракрити>13. Она может представать перед нашим взором царственно-величавой и возвышенно-духовной, чувственно-распутной и анемично-хрупкой, кокетливо-легкомысленной и стоически-мужественной. И во всём этом жертвенность, харизматичность, готовность к некому подвигу – телесному или духовному. Это надо понять. Хотя бы постараться. Не пойдём по стопам Иосифа Бродского, и не будет опускаться до подобных стихов о Марии Стюарт, как бы они талантливы не были.
Твоим шотландцам было не понять,
чем койка отличается от трона.
В своём столетьи белая ворона,
для современников была ты блядь.
Что немец, закусивши удела,
поднимет старое, по сути, дело>14:
ему-то вообще какое дело,
кому дала ты или не дала?
Уж больно грубо. Дала. Не дала. Зачем в поэзию внедрять этот пошлый бытовизм? Неординарные женщины с их трагическими судьбами не заслуживают такого фамильярного преломления в эгоцентрическом творчестве. Разве я не прав? Духовный мир каждой из них слишком глубок, чтобы так небрежно прикасаться к нему в порыве самовыражения. Думается, поставленную проблему (мир противоречивой женственности) правильнее было бы раскрывать сквозь призму радикального и изломанного дуализма, название которого звучало бы, хотя бы как название культового релиза Black Sabbath «Heaven & Hell>15». Ибо, мы живущие в период распада материи и души (но не Духа!), когда все понятия и нормы приобретают не свойственные им значения, должны отдавать себе отчёт, что любое слово, не взвешенное на весах мысли со всеми его смысловыми оттенками и мемами, и легкомысленно исторгнутое вовне, в бездну, ещё сильней исказит Истину, и приблизит мир к окончательному распаду, распаду как органическому, так неорганическому.
